Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод. Книга 1

В конце марта 1717 года приготовления к пешей экспедиции в Хиву были закончены. С Бековичем шли: из регулярного войска — две пехотные роты (300 человек), посаженные на лошадей, драгунский полк из пленных шведов — 600 душ, да около сотни моряков и артиллеристов. Иррегулярного войска: 1400 яицких казаков, 500 казаков гребенских, приведенные из Кабарды джигиты во главе с братьями Бековича Сиюнчем и Ак-мурзой (22 человека), юртовских татар 32 человека, ногайских татар — около 500 человек. Всего 3454 человека при шести орудиях. Это те, кто хоть чего-то стоил в бою.

Кроме них, с отрядом тащились 22 хивинских, бухарских и армянских купца, 13 купчин русских да прислуга купеческая общим счетом 161 душа, да товары купеческие. Список замыкали два инженерных ученика, 14 толмачей, несколько любопытствующих астраханских дворян и подьячих, верный князь Салманов и неизменный Ходжа-Нефес. Для разрушения плотины и устройства отводного канала везли тысячу штук железных лопат и заступов, 500 топоров, 50 кирок, 5000 штук кирпича, 200 пудов железа, 10 тысяч кованых гвоздей.

Кораблей, чтобы перевезти всю эту ораву к Красным водам и оттуда, как предписывалось, двигаться по руслу реки, у Бековича больше не было — практически все суда были разбиты во время осенней экспедиции. Поэтому князь на свой страх и риск принял новый план — на Хиву идти от Гурьева по старой туркменской караванной дороге. Немногие оставшиеся суда загрузить регулярными войсками и хозяйственным скарбом. Основная же масса войск — казачьи сотни, отправлена была к Гурьеву своим ходом.

И здесь я на секунду отвлекусь. Я уже несколько раз поминал яицких казаков, надо, наверное, на всякий случай напомнить вкратце — кто это.

Когда я сказал, что все южное подбрюшье России составляли кочевники, некоторые из которых номинально были российскими подданными, другие же обходились и без этого, я был несколько неточен. Было несколько небольших вкраплений с условно оседлым и большей частью русским населением. Речь, конечно, идет о казаках. Да, да, те самые убежавшие из лесов асоциальные элементы, которые — важный момент — предпочитали оседать за пределами власти московского царя, но при этом обязательно где-нибудь на реке. Про донских, кубанских или запорожских казаков вы наверняка слышали, гребенские казаки прижились на реке Терек, а яицкие — соответственно на реке Яик, которая сегодня называется Уралом. Да, та самая река Урал, где Чапаев утонул. Именно на ней и располагались казачьи многочисленные поселения с центром в городке Гурьев.

В долине реки Яик еще в XVI веке, во времена Ивана Грозного, начало формироваться Яицкое казачье войско, которое нынче располагалось к востоку от калмыков.

Технология взаимодействия московского правительства с казаками всегда была одна и та же. Казаки, они, конечно, беглый элемент и жулики-разбойники, но сидят на границах, к тому же свой народ, русский (ну, большей частью русский) и православный. Соответственно, дело с ними иметь гораздо проще, чем со всякими басурманами, живущими примерно там же. Поэтому рано или поздно русское правительство казаков начинало прикармливать, часто — в самом прямом смысле слова, с хлебушком у разбойников традиционно было плохо. Не из-за лени и нежелания трудиться, а просто потому, что земледелие для пограничных районов было слишком рискованным занятием. Это не рыбалка на сутки-двое, хлебушек требует слишком много сил и, главное, времени. Целину раскорчуй, поле распаши, засей, хлеба только взойдут — а тут твоя деревня под вражий набег и попала. Трудовые и материальные вложения требуются очень серьезные, а риск остаться в итоге с пустыми руками слишком велик. Проще купить в спокойных и мирных землях. Поэтому продовольствием казаков традиционно обеспечивало центральное правительство. Правда, взамен, как тот Остап Бендер, требовало множество мелких услуг. Так получилось и с яицкими казаками — примерно с конца XVI века бывшие беглые начинают активно сноситься с царским правительством, прикрывая русские рубежи и выполняя всякие поручения. Но — это важно понимать — казаки не слуги московского царя, а в, лучшем случае, наемники. И во времена похода Бековича, и много лет после яицкое казачество де-факто оставалось независимым территориальным образованием и самостоятельной воинской группировкой. Дело в том, что яицкое казачество превратилось из мелких разрозненных поселений беглецов в серьезное политическое явление, с которым приходилось считаться и Москве, и соседям-кочевникам, именно в XVII веке, когда на Яик хлынули толпы бежавших от преследований староверов.

Основой войска яицких казаков, хотя оно и приняло в свои ряды достаточно много башкир и калмыков, всегда оставались старообрядцы и любить «никонианцев» у них не было никаких причин. Поэтому яицкое казачество было самым строптивым, непослушным и своевольным — договориться с ними всегда было сложнее, чем с донцами и даже буйными запорожцами. Но связи с «большой землей» у них были достаточно тесные, и полуторатысячный отряд для похода Бековича они выставили безропотно. Но там и дело наклевывалось выгодное, сулящее хорошую добычу.

А Бековичу как раз накануне выступления выпала нечаянная радость — проводить мужа в главный, может быть, поход его жизни в Астрахань приехала княгиня Марфа Черкасская, любимая женушка со всеми детьми. Если Бекович кого и любил в своей жизни — так это семью. Жизнь у него выдалась, конечно, суматошная, дома почитай что и не бывал — то заграничная учеба, то поездки в Кабарду, то плавания по Каспию — да мало ли куда закидывала его всесильная царская воля. Но знал князь Александр — если удастся выкроить денек и заехать домой — всегда его встретит ненаглядная Марфушка с обожаемыми детьми. А их у князя было уже трое — две дочери, старшая почти невеста, да только-только родившийся любимый сын-наследник, появившийся на свет через положенный срок после торопливого визита на обратном пути из Либавы в Астрахань.

Супруга провожала мужа на ходу, оставаясь с ним сколько было возможно — все никак не могла наглядеться и наплакаться. И лишь на второй день, когда экспедиционные суда миновали устье Волги и вышли в открытое море, Бекович оторвал от себя жену, простился с детьми и посадил их на парусную барку, возвращавшуюся в Астрахань.

В Гурьеве обе части отряда, добравшиеся кто морем, кто сушей, соединились. Тут Бековича уже ожидало письмо от Аюки-хана.

Все планы рушились, калмыцкий вождь бил наотмашь: «Из Хивы приехали посланцы мои и сказывали, что бухарцы, хивинцы, каракалпаки, кайсаки, балки соединились и заставами стоят по местам. Колодези в Степи засыпаны ими. Все это от того, что от туркменцев им была ведомость о походе войск, и хотят они идти к Красным водам. Ваши посланцы в Хиве не в чести, об оном уведомил меня посланец мой». Двигаться в Хиву означало идти на верную смерть.