Дмитрий Абрамов - Ордынская броня Александра Невского

Завершая описание очередного акта великой трагедии, русский летописец записал в тот год о взятии татарами стольного Владимира: «И видевше, огнем скончавшихся, а иных оружьем докончаша, смерти предаше… а людей, старыа и младыя, игумены же и попы, и чернци и черници, слепыя и хромыя и глухия, то все овых рассекахуть мечи, а других растреляхуть и во огнь вметахуть, а иныя имающе и вязаху; поругание черницам и попадьям и добрым женам и девицам пред матерьми и сестрами, а прочих имше мужа и жену и дети босы и бескровны, издыхающим им мразом, ти вси сведоша в полон, а имение не мало взяша».

Известие о падении стольного града Владимира молнией разнеслась по городам и весям Залесской Руси. На этом организованное сопротивление градов Владимиро-Суздальской земли было сломлено. Отряды монголо-татар, преследуя русичей, бежавших от Владимира, растеклись по всему Залесскому Ополью и даже далее на запад, север и восток. Без всякого сопротивления ими были взяты и разграблены Юрьев-Польской, Переславль-Залесский, Ростов Великий, Ярославль, оставленные князьями и их дружинами. На милость победителя сдался и открыл ворота Городец на Волге. Небольшой татарский отряд добрался даже до Галича Мерьского и взял его без боя. Все городское, да и сельское население или разбежалось по ближайшим лесам или вместе с боярскими семьями и их дружинами бежало в Смоленские земли, в земли Великого Новгорода — к Торжку, на Селигер, к Бежецкому Верху, а то и в сам Новгород. Туда же уехала, оставив осиротевший и опустевший Переславль, и семья князя Ярослава Всеволодовича. Собрав всю семью, слуг, сродников, и, погрузив на сани самые необходимые пожитки, княгиня Феодосия уже в начале февраля отправилась с большим санным обозом к сыну Александру в Новгород. С ней вместе уехали туда же все переславские бояре со своими дворами и многие кмети переславского полка, не ушедшие по разным причинам в свое время в киевский поход с князем Ярославом. Теперь главным градом, закрывавшим татарам путь в Новгородскую землю, был Торжок.

Владимиро-Суздальское население лесных волостей оказалось в более сносном положении по сравнению с населением плодородного, но открытого и безлесого Ополья. Татары, плохо знавшие лес и боявшиеся углубиться в него, вели себя как полные хозяева на открытом просторе Суздальской земли. Мирное русское население, никогда не видевшее столь многочисленных, жестоких и воинственных завоевателей, было беспомощно оказать им здесь хоть какое-то организованное сопротивление. За один февраль месяц монголо-татары захватили во Владимиро-Суздальской Руси четырнадцать городов не считая десятков погостов и слобод. В те дни единственной надеждой спасавшихся, бежавших и полоненных русичей был Господь Бог и их Великий князь Юрий Всеволодович, собиравший полки за Волгой на реке Сити.

Новгород Великий шумел и волновался как потревоженный улей. У князя же Александра дел было, хоть отбавляй.

Беженцев из Дмитрова, Переславля, Микулина, Ламского Волока, Твери из слобод и погостов Владимиро-Суздальской земли было столько, что число их уже доходило до пятидесяти тысяч. А люди все бежали и шли к Новгороду Великому и его пригородам, спасаясь от страшного врага, пришедшего на Русь. Конечно, ни Новгород, ни Торжок, ни Бежецкий Верх, ни другие города новгородской земли не могли принять стольких людей под свой кров. Потому князь Александр не находил покоя ни днем, ни порой даже ночью, проводя время в седле. Вместе с новгородскими мужами и своими сподвижниками встречал залесских русичей, а затем отправлял их на расселение в окрестные новгородские слободы, погосты, веси. Изболелось сердце у молодого князя, ибо насмотрелся он за эти зимние дни на голодных и обескровленных, полуобмороженых, пропахших дымом пожарищ и костров стариков и детей. Жалость точила его, когда видел высохших от страданий, слез и переживаний жен и девушек. В душе негодовал и от бессилья скрипел зубами, когда встречал страшно исхудавших, заросших бородами бесконечно уставших мужчин с потухшими, виноватыми глазами. Мало кто из беженцев гнал с собой хотя бы отощавший рогатый скот. Даже и половина не имела обезножевших лошадей. И всем надлежало дать какой-то кров, место у печи и накормить.

Матушка и вся семья прибыли в Новгород в великой тревоге и страхе. Менее всего переживали за добро и хозяйство, брошенные в Переславле. Более всего беспокоила неизвестность. Ярослав Всеволодович давно не присылал никаких вестей о себе. Ползли упорные слухи о том, что татары пойдут на Торжок. А от Торжка до Новгорода не так уж далеко. Александр более всего, и как мог, успокаивал матушку и сестру. Поддерживал младших братьев. Правда, и сам переживал не менее их, но держался достойно. С конца января и весь февраль он совсем не имел Времени, чтобы видеться со своей остудой. Сердце изболелось от разлуки. Они лишь изредка кратко писали друг другу. А верный Ратмир служил им надежным посылом.

И все же радость встречи с семьей, и чувство хотя бы временного избавления от опасности были велики. Александр часто ловил себя на том, что мысленно благодарит Господа за спасение своих родных, и молился, прося Его также спасти и сохранить живым отца.

Полки великого князя Юрия стояли на левобережье реки Сити близ села Сить-Покровское. Ошую их были обширные и низменные луга с глубокими снегами, а позади верстах в двух начинался подъем на высокий мыс с древним погостом, называемым «Городище». Юрий Всеволодович ожидал здесь в помощь себе родного брата Ярослава с его храбрыми и опытными кметями. Под рукой Юрия было не более семи тысяч воев. Более половины их были пешцы.

Наступил холодный февральский вечер. Князь Юрий, его брат Святослав, сыновцы: Василек, Всеволод и Владимир Константиновичи, пять ближних бояр, воеводы Дорофей Дорож и Жирослав Михайлович сидели в большой сельской избе и вели совет. Давно истопленная по-черному, большая русская печь еше дышала теплом и потрескивала углями. Перед образами горела лампада. На большом столе, за которым сидел князь и его люди, на глиняном поставце горело три свечи. Лица людей в доме, озаряемые вспышками неровного света, были печальны, суровы и озабочены.

Главная забота князя и его окружения была о том, что ни из стольного Владимира, ни от князя Ярослава не было никаких вестей. На дворе было по-зимнему тихо и сумеречно, лишь изредка с улицы слышались приглушенные голоса гридей и отроков да редкий лай собак. Разговор шел негромкий и немногословный. Но вот и он прервался. Все стали прислушиваться, ибо с улицы послышались конский топот и ржание. Явно было, что кто-то прискакал с вестью из воинского стана.