Дмитрий Абрамов - Ордынская броня Александра Невского

Попрощавшись со своим провожатым, русичи дали шпоры коням и поскакали по дороге на Адрианополь. Первые часы пути они нагоняли лишь небольшие кучки беженцев, но к полудню они догнали целый караван груженных кладью возов и повозок с детьми и женщинами в сопровождении вооруженных людей: господ, их воинов и слуг. Как умели, расспрашивали они встречавшихся и узнали, что большинство бежавших из города держит путь на Адрианополь, а оттуда в страну болгар к царю Иоаннице Асеню. По их словам, Иоанница был могучим православным правителем, имел большое, сильное войско и враждебно относился к латинянам. В полдень русичи остановились в небольшой оливковой роще, расседлали и напоили коней у старого колодца, испили воды и, слегка закусив, стали ожидать молодого кметя, оставшегося в Цареграде. Поднявшись на невысокий холм, у подножия которого разрослась заброшенная оливковая роща, Борис Творимирич воззрел на восток. Там в голубой весенней дымке у синевшего далеко моря раскинулся россыпью своих красных, розовых, белых стен и куполов огромный, величественный и прекрасный город — столица православного мира, отданная на разграбление и поругание еретикам. Ветер уже почти не доносил еле слышимый гул его колоколов и запах дыма с его пожарищ. Но Борис Творимирич, внимательно и долго всматривавшийся вдаль, как будто впитывал в себя эти еле уловимые звуки и запахи. Сердце щемило от великой скорби, словно как от неразделенной любви. Он осознавал, что Никогда не забудет и не простит случившегося.

— Се град еси мой Иерусалим. Се еси мой хрест! — твердил он сам себе со слезами на глазах, понимая вдруг, что позвало его в дальний путь из отчего дома.

Русичи прождали своего соглядатая до вечера следующего дня. Уже смеркалось, когда прискакал их молодой содруг с обветренным и красным как от загара лицом, весь пропахший дымом пожара, испачканный черной сажей. Испив холодной, родниковой воды и ослабив коню подпруги, он начал сбивчиво, но с нарастающей злостью и красноречием рассказывать дружине о том, что творилось все последние сутки в Цареграде. Вот тогда и подивились русичи тому, что сотворили с древнейшей столицей христианского царства те, кто называл себя «Божьими пилигримами» и «рыцарями Креста».

Казалось, что вскрылись давно зарубцевавшиеся раны души, и пережитая боль снова овладела старым боярином Борисом Творимиричем, когда он рассказывал своим слушателям об увиденном и услышанном. По словам кметя, безудержное насилие творилось тогда в Цареграде. Население города, предавая себя в руки судьбы, вышло навстречу латинянам с крестами и святыми иконами, но это не смягчило души латинян, не умилило их и не укротило их мрачного и яростного духа. Под звуки труб их конница и пехотинцы заполнили улицы и дома. Молодых девиц и жен волокли по улицам за волосы из домов, чтобы надругаться над ними. Всех мужей и молодь кололи мечами и копьями, если те пытались вступиться за своих сестер, жен и матерей. Во всех домах двери и окна были распахнуты или выбиты, и внутри творился невообразимый грабеж. Женский вой и стенания, крики мужчин оглашали улицы и дома. Тех, кто пытался воспрепятствовать грабежу и защитить свое добро, выбрасывали из окон верхних палат высоких домов. Драгоценную утварь и одежды выбрасывали на улицы и увозили для дележа как добычу. Все, что было слишком тяжело для переноса или не умещалось на возы, разрубали не части не мешкая. Огонь, охвативший более половины города, лишь разжигал страсти и поспешность захватчиков. Почти никто не заботился о том, чтобы тушить пожары. Целые кварталы, оставленные людьми, съедала огненная стихия. Начавшийся к вечеру дождь как-то остановил пламя.

Грабеж города продолжался. Разграблены были не только дома, но и дворцы, и храмы. Франки и фряги сокрушали искуснейшие изваяния святых и древних царей, лошадей и львов, великолепные столпы и колонны из мрамора и драгоценных камней и отвозили их на свои корабли. В домах и храмах срывали с икон золотые и драгоценные дары, не задумываясь, разрубали и святые иконы, расхищали мощи святых и богатейшую церковную утварь: книги, потиры, напрестольные кресты, дарохранительницы и ковчеги, срывали дорогие церковные завесы, громили церковные врата, вышибая из них золотые гвозди, засовы и петли. Святое причастие было разлито или разбросано по земле и топталось ногами грабителей. Некоторые из них разбивали драгоценные чаши: их украшения прятали за пазуху, а из них пили вино как из бокалов. Разграблена была и Святая София. Святые налои необыкновенной красоты, затканные драгоценностями, были разрублены на куски и разделены между воинами. Когда им было нужно вынести из храма священные сосуды, предметы необыкновенного искусства и чрезвычайной редкости, серебро и золото, которыми были обложены кафедры, амвоны и врата, они ввели в притворы храмов мулов и лошадей с седлами. Животные, пугаясь блестящего пола, не хотели войти, но грабители били их, и те оскверняли своим калом и кровью священный пол храма. Какая-то пьяная женка, преисполненная греха, была посажена латинянами на патриарший трон. Она пела неприличные песни и, ломаясь, скакала вокруг.

Грабители предавались диким пиршествам и увеселениям, осмеивали греческие обычаи и одежды. Другие носили письменные приборы, чернильницы и держали в руках тетради, желая осмеять греческих писателей и греческую мудрость. Большинство же забавлялось тем, что сажало на лошадей задом наперед обесчещенных ими женщин, завязав им волосы в узел и откинув их назад. Все это сопровождалось безудержным бражничеством и чревоугодием, хохотом, ругательствами и другими бесчинствами.

Княгиня Феодосья громко всхлипнула и этим прервала рассказчика. Она подняла плат к лицу и стала вытирать катившиеся сами собой слезы. Борис Творимирич оторвался взглядом от сузившихся в зрачках и суровых глаз князя Ярослава и осмотрел присутствовавших. Княгиня плакала. Княжичи, открыв рты, как зачарованные, не мигая, слушали боярина. Кто-то из ближних бояр утирал платком или рукавом капельки пота, выступившие на лбу, кто-то пытался незаметно смахнуть накатившую на глаза слезу. Молчал посуровевший глазами и лицом князь Ярослав. Губы его были твердо и плотно сжаты, кирпичного цвета румянец играл на скулах и щеках. Молча он сделал боярину жест рукой, велев продолжать. Творимирич выпил вина и, видимо, сдерживая былую боль, напомнившую о себе, уже более сдержанно продолжал рассказ.

С ранней зарею русичи тронулись в Адрианополь. Через три дня пути они достигли его стен. Город был переполнен беженцами из Цареграда. Кто-то намеревался укрыться в самом граде, кто-то торопился в свою вотчину в Иллирии, Македонии, Эпире или в Южной Элладе. Кто-то направлял свои стопы в Болгарию под защиту царя Иоанницы Асеня, прозываемого Калоиоанном (Иоанном Добрым). Пять дней пробыли русичи в Адрианополе, хорошо осмотрели этот большой и красивый град, который все же вчетверо был менее Цареграда. Побывали в храмах и на торгу. Узнавая вести, решали, куда направить далее свои стопы. Вездесущие греческие купцы вели оживленную торговлю продовольствием: мукой, пшеницей, сыром, вином. Потолкавшись по торгу, русичи заметили, что там много болгар. Те бойко теснили греческую торговлю, предлагая покупателю неплохое вино, мед, вяленое мясо, рыбу, сушеные фрукты, недорогой холст, льняные ткани, кожаную обувь и одежду. С болгарами можно было объясняться и разговаривать без толмача. Расспрашивая их, Борис Творимирич и его люди узнали, что царь Иоанница собирает войско для похода в ромейские земли против латинян, и многие знатные греки уже перешли к нему. Общим советом решили держать путь в стольный град Болгарии — Тырново.