Дмитрий Абрамов - Ордынская броня Александра Невского

Между тем пора было возвращаться к реке и подкрепить силы обедом. Солнце уже давно перевалило за полдень. Дворовые и ловчие соорудили волокушу, впрягли в нее двоих коней и уже грузили на нее тяжелую добычу. Старший ловчий, хорошо знавший леса за Плещеевым озером, уверял, что проведет к реке более коротким путем, ибо в поиске и преследовании охотники ушли верст на восемь-девять от своего стана у реки. И действительно, ловчий скоро нашел малозаметную лесную тропу, по которой все тронулись к стану. Через полчаса езды тропа раздвоилась, и ловчий уже не мог точно определить, по которой из двух им нужно двигаться. Решили пойти по той, которая уходила западнее. Лес постепенно стал меняться, и вместе с хвойными деревьями все чаще встречались березы, ольха и кое-где на больших полянах редкие дубы. Затем путники миновали небольшой лесной лог, поросший кустарником, и выбрались на большую поляну, залитую вечерним солнцем. То, что они там увидели, было для них полной неожиданностью. Где-то в полете стрелы от них возвышался старый дуб, под огромной кроной которого собралось до сотни людей в белых нарядных рубахах и с венками на головах. Среди них было много женщин и детей. Все ветви дуба были увешаны какими-то цветными лоскутами и другими предметами незатейливого сельского быта. На нижних, могучих ветках умостилось даже около десятка бычьих, коровьих и бараньих черепов с рогами. Недалеко горел костер, над которым на вертеле жарился освежеванный баран. Его голова и шкура уже висели на ветках могучего древа. Увидев всадников, неожиданно появившихся из-за кустов, люди испуганно сгрудились у мощного ствола лесного богатыря, толщина которого была поболее, чем в три охвата. Феодор Данилович нахмурился, увидев сборище, и направил коня к дубу. Все остальные последовали за ним. Когда всадники были уже в трех десятках саженей от сборища, из среды собравшихся вышел высокий седобородый старец с длинной гривой седеющих, не подвязанных волос с посохом в руке. Одет он был в белую длинную рубаху с вышитым воротом, спускающуюся ниже колен и подпоясанную тонким ремешком. Из-под рубахи виднелись холщовые порты и босые ноги. Протянув десную руку открытой дланью вперед, он как бы преградил дорогу верховым и попытался остановить их. Феодор Данилович и сопровождавшие его невольно и из чувства осторожности осадили коней. Седовласый старец с посохом не на очень чистом русском языке обратился к дядьке с вопросом, чего хотят княжеские люди. Видимо, старик знал или догадался, кто перед ним. В ответ Феодор Данилович спросил, зачем собрался здесь у дуба весь этот хрестьянский люд. Старец отвечал, что у собравшихся здесь праздничная трапеза. Посуровев ликом, Феодор Данилович велел немедля разойтись. Он уже было поднял руку, чтобы указать гридям, как старец что-то громко сказал не по-русски, и несколько стрел пропело рядом с дядькой и княжичами, и одна со звоном вошла в ствол ближнего дубка, мелко дрожа своим оперением. Собравшиеся у дуба смерды дружно выставили вперед себя тяжелые рогатины, загородив собой женщин и детей. Феодор Данилович опустил руку, перекрестился и велел поворачивать коней. Всадники вернулись на тропу, не проронив ни слова. Никто из собравшихся у дуба ничего не прокричал вдогон всадникам. Не зазвенела ни одна тетива, не пролетело ни одной стрелы, не шевельнулась ни одна рогатина. Прошло минут десять, как в полном молчании охотники миновали поляну. И лишь тогда все стали обсуждать, что произошло. Федя и Алексаша без разъяснений тоже поняли, что они впервые видели какую-то требу поганых, хотя ранее об этом только слышали из рассказов старших. По словам гридей и ловчих, большинство людей, собравшихся у дуба, были меряне из села Купанского. Село стоит на Вексе среди дремучих лесов в нескольких поприщах от их охотничьего стана. Но, судя по всему, на языческой требе были и русичи из села Соломидина, что у леса за озером.

Феодор Данилович хранил молчание, да и княжичи не расспрашивали его ни о чем увиденном. Но в разговоре между собой они вспомнили, как в последнем послании домой их батюшка рассказывал, что в Новегороде «изожгоша волъховъ четыре, творяхуть я потворы деюща, а Богъ весть; и съжгоша на Ярославле дворе». В том же письме Ярослав Всеволодович повествовал, что «ходи он с Новгородци на Емь и повоева ихъ». Емь [106] Емь — средневековый этнос, предки финнов. была северным языческим племенем, жившим за Водским (Ладожским) озером, и после этого похода стала платить дань Новугороду. Этот поход принес большую славу князю Ярославу.

В том же походе князь крестил языческий народ корелу — северных соседей новгородцев, кто давно платил дань Новгороду и дружил с ним. Дикая, языческая емь часто грабила корелу и ходила на них войной. Новгородцы много раз защищали корелу от воинственных пришельцев. Многие из корелы, как и их соседи ижоряне [107] Ижора — финно-угорское племя, жившее в средневековую эпоху на берегах Невы и ее притоке реке Ижоре. , давно уже сами приняли крещение от русичей. Силой ко Христу русские своих соседей не водили.

Тут Федя вспомнил, как слышал от матушки, принимавшей многих странствующих монахов и паломников, о том, как в княжеском городке Осетре, что в Рязанской земле, объявился чудотворный образ святого Николая Угодника. Правит в Осетре князь Феодор Юрьевич — сын рязанского князя Юрия Ингоревича. Матушка рассказывала, что привез этот чудный образ какой-то гречин из Корсуня. Когда ехал он из Новгорода в Тверь, то батюшка встретил и просил его погостить в Переславле или вообще остаться там с образом. Батюшка даже обещал гречину построить в Переславле храм в честь образа святителя Николая Чудотворца. Но гречин отказал, так как очень торопился в Рязанскую землю, отговариваясь тем, что велено ему было доставить образ именно туда. А рязанский князь Юрий Ингоревич вместе с епископом Ефросином Святогорцем встретил образ у княжеского городка близ села Красного, что на реке Осетре. Многие больные исцелились тогда у образа. И князь Юрий создал храм во имя образа святого Николы Корсунского. Таинственная история была как-то понятна княжичам, но неясным было одно, почему местопребыванием образа стал какой-то небольшой городок порубежной Рязанской земли, а не Новгород, Владимир, Переславль, Ростов или Суздаль.

Уже спускались сиреневые сумерки, когда охотники наконец-то добрались до своего стана у реки. Их ждала обильная еда, меды и пиво. До полуночи люди сидели у костров и вспоминали все, что произошло на охоте. Умельцы взялись готовить на костре медвежатину. Много было съедено, много выпито. Уставшие княжичи лишь за полночь ушли спать в свой шатер. А дядька еще оставался у костра с гридями. Подвыпившие отроки, гриди и ловчие пели удалые молодецкие песни. Потом языки у многих стали заплетаться, а головы поникли долу. Кто-то заснул прямо на лапнике у костра, кто-то дополз до воза и упал туда, кто-то по достоинству занял свое место в шатре. Только человек пять дворовых, что стояли в стороже, по очереди прохаживались возле костров, подкидывая в них дрова и понемногу потягивая княжескую медовуху. Холодными стали ночи, близилась осень.