Александр Холин - Юность Моисея

А в уголках её глаз Кассий сразу же заметил карминовые пятнышки и такого же цвета губы. Она обвораживающе улыбнулась гостям. Хотя, какое там — гостям? Одному гостю. Деметра совсем не видела остальных, взяла Пилата за руку, повела в залу, где подала чашу с вином и персик.

Не удивительно, что Понтий Аквила в неё влюбился. Не удивительно, что влюбился и Кассий. Скорее всего, было бы удивительным, если б никто не отреагировал на прекрасную гетеру. Говорят, что часто так в жизни случается, когда два друга влюбляются в одну и ту же женщину. Но ведь она гетера! Значит, Кассий тоже может в любой момент воспользоваться услугами этой женщины! Но сам Кассий Херея знал, что не сможет и не должен предавать друга.

И всё же, как она хороша! Тем более, когда под утро он пришёл забрать Пилата — совсем скоро надо было идти в гимнасию — Деметра плавала в альковном бассейне обнажённая и мило смутилась, когда Кассий вошёл. Как можно не влюбиться в такую женщину!

Сейчас они шли на утренние занятия в гимнасии. Разговаривать не хотелось, но какие-то слова должны были прозвучать.

— Мне кажется, Кассий, — хмурясь, проговорил, наконец, Пилат. — Мне почему-то кажется, что ночное приключение сыграет в нашей жизни необъяснимый переворот. В жизни нас обоих. Но это мне только кажется, я же не авгур. [98] Авгур — жрец, предсказывающий будущее по полёту птиц и совершающий птичьи жертвоприношения на мистериях.

— Странно, — Кассий даже на секунду остановился. — Мне кажется тоже самое!

Оба опять замолчали, подавленные необъяснимым совпадением мыслей и образов. Обоим было известно, что ничего случайного в этом евклидовом мире не случается. И всё же…

Снова в Рим свалился праздник Луперкалий, на который была назначена свадьба Понтия Пилата. Он любил свою будущую жену Клавдию Прокулу, однако не забывал и Деметру. Долгое время Пилат не знал, как объясниться с Деметрой по поводу предстоящего праздника, но девушка сама решила этот вопрос.

— Жениться тебе надо, Понтий Аквила, — будто вскользь сказала она, в очередной раз принимая любимого.

— Откуда у тебя такие мысли, — удивился он.

— Знаешь, я никогда не думаю о будущем, которого нет…, — гетера немножко помедлила и совсем тихо добавила. — У нас нет. Так вот. Ты сейчас мой! Я это знаю и мне хорошо. А завтра? Что будет завтра — не знает никто. Всё остальное в моей жизни — просто работа, которую мне дали боги. И я отдала себя богам. Это не выбирают. А тебя ожидает какая-нибудь война, мужчинам нельзя без этого. Потом женитьба и светское общество. От предназначенной жизни никуда не денешься.

Понтия Пилата смутила откровенность Деметры. Ведь гетера была права. Чтобы перевести разговор на какую-нибудь не очень скользкую тему, он спросил:

— Скажи, мы много встречаемся. А у тебя, кроме того, множество и других мужчин. Почему ты не беременеешь? И, если забеременеешь, обрадуешься ли новорожденному?

Деметра подошла к столику, разлила вино в стеклянные кубки, присела у ног любимого и в упор, глядя ему в лицо с чуть грустной улыбкой, ответила:

— Очень многих мужчин интересует тот же вопрос, не тебя одного. Но я никому не рассказываю. А тебе расскажу.

Девушка встала, прошла в альков и вскоре вернулась. В руках она несла затейливой резьбы шкатулку красного дерева. Подойдя к Понтию, молча протянула ларец ему. Он взял, открыл. Внутри, в объятиях китайского белого шёлка покоились два флакона. Пилат выудил один, открыл его, поднёс к носу. Воздух наполнился одновременным запахом мускуса и миндаля.

— Это снадобье привозят с Востока, — объяснила Деметра. — И хотя оно дороже золота, женщины пользуются им. Особенно гетеры. Только не открывай другой флакон, потому что он не для этого и, нарушив пробку, его уже ничем не закрыть.

— Что это? — насупил брови Пилат.

— Это другое снадобье, — мягко улыбнулась Деметра. — Но я применю его только тогда, если меня кто-нибудь обидит, — Деметра опустила глаза, забрала свою шкатулку и отнесла обратно в альков.

Пилат понял, что в любой момент может потерять свою подружку. Ему этого очень не хотелось, но такой момент всё же наступил — грядущая свадьба. Правда, после совета, оброненного вскользь Деметрой, жениться, она вряд ли прибегнет к помощи второго флакона, но кто сможет понять женщину?!

И вот Луперкалий наступил. Ударами плетей в портике храма жрецы помогали оплодотворению женщин. Клавдия, одетая уже в белоснежную тунику, перетянутую под грудью шафрановым поясом, выгодно играющим на её фигуре, безропотно протянула руки для удара.

Кожа её пахла тонким лёгким запахом жасмина.

Понтий Пилат чувствовал, что мальчишество оставляет его сегодня навсегда. Тревога и вожделение — дети неизвестности — уступают место решительности и мужественности. Авгурами давно уже были просчитаны неблагоприятные для праздника календы и ноны. В это время их не ожидалось, и в Риме в это время случалось множество свадеб. Клавдия перед свадьбой должна была отдать Фортуне какую-нибудь одну из самых своих любимых игрушек, но, судя по тому, что она была уже одета в праздничную тунику, жертвоприношение куклы состоялось без сожаления.

В храме два авгура ждали жениха и невесту возле жертвенника. Когда те вошли, откуда-то из глубины храма появился хранитель священных кур. В руках у него была клетка с белым петухом и курицей. За ним шли флейтисты, а в конце шествовал служитель с белой овцой, с шеи которой свисали ленты, сотканные из красной и белой шерсти.

В четырёх резных чашах вокруг алтаря служители воскурили фимиам, клубы которого сначала расплывались по храму, как утренний туман. Но туман скоро развеялся и возле алтаря как бы ниоткуда возник жрец в белом хитоне и остроконечном головном уборе. Перед алтарём был низкий столик с глубокой чашей, вмонтированной прямо в столешницу. К этому столику служитель и подвёл жертвенного агнца.

Жрец взмахнул рукой, в которой оказался зажат короткий меч и рассёк резким ударом горло овце. Хлынувшая кровь заполнила чашу в столешнице. Жрец, продолжая жертвоприношение, разложил на столике внутренности овцы и то же сделал с белым петухом и курицей, но уже на алтаре.

По алтарю были разбросаны выщипанные перья кур и странным образом все перья сложились в какой-то узор, очень напоминающий паутину. Жрец приблизился к жертвеннику и принялся обеими руками ощупывать перья. Казалось, он пытается сыграть какую-то мелодию на огромном клавесине из птичьих перьев. Понтию Пилату даже послышалось что-то похожее на музыку.

Жрец продолжал играть. Вернее, свет в храме начал почему-то необъяснимо гаснуть и освещёнными оставались только руки жреца, его голова, склонённая над алтарём и паутина, сложившаяся из птичьих перьев. Откуда-то снизу, из середины алтаря, в храм проник кровавый свет. Руки жреца-музыканта осветились кровавыми бликами и музыка стала похожа на траурное пение снежной лавины, сорвавшейся с высокой кручи и не щадящей никого на своём пути. В следующее мгновенье Понтий Пилат увидел повисший в паутине огромный чёрный крест и распятого на нём преступника.