Николай Платонов - Курбский

Он глянул в амбразуру окна, лунную, бессонную. Кто-то смотрел оттуда, ждал. Кто? «Может быть, это Бируте, лесная дева, о которой рассказывал Бельский [15] Бельский Иван Федорович (ум. в 1542 г.) — князь, боярин, участник казанских походов 1524 и 1530 гг., вел борьбу против партии Шуйских, по их заговору в ночь на 3 января 1542 г. схвачен и сослан на Белое озеро, где был убит. ? Но что ей — тут делать — она ведь из литовских лесов, а здесь замок епископа, здесь немцы жили… Нет, это не Бируте, ее, может быть, в Литве я встречу, если буду в Литве когда-нибудь. А почему нет?»

Было тридцатое апреля, ночь глухая, глазастая. Он знал, что здесь, в иноземных краях, надо быть начеку — у них ведь свои, незнакомые волхвования, здесь нельзя ни на кого надеяться. Особенно ночью. Ночь тянула выйти, отдаться, но он не хотел идти за нею и стал вспоминать то, что и тогда и теперь было самым главным в его военной бродячей судьбе.

«Да, Иван, государь всея Руси, в Воробьеве переродился до дна, я сам свидетель, — стал мудр, кроток даже, честен. Кто ж его потом сглазил, совратил? Но тогда — до дна!»

Глаза его были широко открыты, но он не видел потолочных балок с клоками паутины — он шепотом говорил сам с собой, вызывал прошлое, и оно всплывало сначала нехотя, а потом все гуще, телеснее, заполняя чужую сырую комнату дальними сполохами большой беды.

На горы в село Воробьево за Москву-реку Иван с семьей бежал во время великого пожара в июне сухом и страшном тысяча пятьсот сорок седьмого года. В этом году стал Иван коронованным самодержцем и решил, что ему, помазаннику Божиему, все дозволено. Так говорили некоторые смелые за глаза, а в глаза ему боялись смотреть — ревнивый и быстрый был у него взгляд, черный зрачок влеплялся, испытывал мгновенно и уходил вбок, прятал тайную мысль.

Боялись не зря: помнили все, как псари зарезали Андрея Шуйского [16] Шуйский Андрей Михайлович (ум. в 1543 г.) — князь, боярин с 1538 г., воевода на Угре в 1524 г., в Нижнем Новгороде, наместник в Пскове в 1540 г.; за «своеволие» отдан Иваном IV на растерзание. и бросили голый труп у Курятиных ворот, как отрезали язык дьяку старому Афанасию Бутурлину, как псковским челобитчикам опалили бороды. Но всего противней для Курбского была казнь его сверстников, товарищей по играм, Ивана Дорогобужского и Федора Овчинина. Вместе с ними тогда соколов напускали на уток у Коломенского. Дорогобужский Ваня был всегда весел, насмешлив, ни шута не боялся — на ловах ли на медвежьих, в походе ли, в беседе. Был легок на ногу, да и на язык, лошади, собаки, люди — все его любили. Что он такое сказал тогда Ивану, улыбаясь беспечно? Иван обернулся с седла, глянул через плечо пристально, быстро, а когда спешились у соколиного двора в Коломенском, Иван, без году неделя как царь, крикнул страшно всем нутром: «Взять его!» — и Дорогобужскому заломили руки, повисли на нем, а он рвался, звал недоуменно, отчаянно: «За что, князь, за что?» «Я те не князь!» — крикнул Иван и ушел в сени. Через час Вани Дорогобужского не стало. Андрея тошнило, а Федька Овчинин вступился, и ему тут же на бревнах срубили голову.

Это был бред, потому что это было бессмысленно. Не тогда ли надели на него и на всех мешок огромный? Но пришел Сильвестр [17] Сильвестр (конец XV в. — 60-е или 70-е гг. XVI в.) — политический и литературный деятель и публицист, протопоп Благовещенского собора в Москве с начала 40-х гг. XVI в., один из руководителей Избранной рады, после ее падения постригся в монахи в Кирилло-Белозерском монастыре около 1560 г., позже сослан в Соловецкий монастырь; автор особой редакции «Домостроя». и мешок развязал: чудо, да, чудо.

В январе — венчание на царство, в феврале — свадьба с Анастасией [18] Анастасия Романовна (ум. в 1560 г.) — из боярского рода Захарьиных-Юрьевых, впоследствии прозывавшихся Романовыми; первая жена Ивана IV (1547 г.), славилась добротой. , в апреле — сначала один пожар (замечай!), потом другой (взгляни на себя!), третьего июня упал большой колокол (по пророчеству!) и тем спас псковичей-челобитчиков — отвлек царя, а двадцать первого июня с рассвета поднялась буря и стала огненной к шести утра.

Буря шла с востока.

Занялось у Воздвиженья на Арбате, бросило на посад от Никитской за Неглинную, аспидно клубилось в полнеба, по-черному горящими птицами несло через стену головни, тесины, с ревом вставала стена огненная, скручивались листья, спекались яблоки на ветках, метались ошалевшие люди.

Лицо Ивана было как на иконе — бронзово-ало, неподвижно, а глаза — полубезумны. Они стояли в Кремле, в сенях Золотой палаты, у выхода теснились люди, на иных дымилось платье, волосы, по двору дождем сеяло искры, ахнуло, обвалилось что-то за теремом, и кто-то сказал: «В оружейной!» — а кто-то крикнул: «Боровицкие горят!» — и тогда стольники и телохранители сбились клубом и стали молить: «Бежим!» — но Иван все смотрел на Андрея, пытал зрачками и молчал.

Только в селе Воробьеве с горы открылось все несчастье до конца: Москву охватило с Кремлем и монастырями, и люди, и сады, и иконы, и посады — все гибло. Гибло и раньше, да не так. «Кара!» — громко при всех сказал духовник государев протопоп Федор Бармин. И шептали вполголоса, а потом закричали многолюдно на площади: «Бабка царева Анна Глинская [19] Глинская Анна — княгиня, бабка Ивана IV, мать Елены Глинской — жены Василия III; в апреле и июне 1547 г., во время пожаров в Москве, была обвинена в колдовстве. литвинских демонов призвала, вынимала сердца невинных, в воде мочила, видели, той водой кропила посады и Кремль, и оттуда огнь восстал всем на погибель!» Сгорели Успенский, Благовещенский, Чудов монастыри с сосудами и дарами, едва не сгорел митрополит Макарий [20] Макарий (1428–1563) — всероссийский митрополит с 1542 г.; архимандрит Можайского Лужецкого монастыря, в 1526 г. новгородский архиепископ, инициатор созыва Стоглавого собора 1551 г., литератор, пользовался уважением Ивана IV и современников. , а всего сгорело до смерти несколько тысяч с младенцами и стариками. И тоща восстали простые люди, в ярости искали мести. С богослужения из собора при царе выволокли Юрия Глинского [21] Глинский Юрий Васильевич (ум. в 1547 г.) — князь, дядя Ивана IV; во время пожаров в Москве 1547 г., вызвав ненависть народа и обвиненный им, убит в Успенском соборе. , убили, бросили, ободрав, на торгу и порушили усадьбы Глинских, выбили их холопов, кричали: «Выдай Анну-волхову, выдай!»

Иван сидел в селе Воробьеве, бездействовал странно, все качалось зыбко, в дымном небе темнело солнце, нечем было дышать.

Тогда впервые Андрей увидел истинного Сильвестра. Тихий молчальник, русый, низенький, сутулый, он вышел с Иваном из придела, где молились они вдвоем всю ночь. Андрей со стражей стоял близко, смотрел и не узнавал Ивана: в смирном платье, нечесаный, лицо опухло и веки красные, а главное — взгляд: ни на кого, ни на что, сквозь стену и вещи, человечный и скорбный, как никогда до того.