Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона

— И переодеться мужчиной?! — снова начал дон Джузеппе. — Бродить одной темной ночью с молодым человеком?! Прятаться в спальне со слугой и рабыней!

— Вы подумайте, — невольно вырвалось у Челио, — ведь только таким способом можно было осуществить всю эту забаву. Слуги посланника не должны были признать донну Изабеллу: она была в длинном плаще, открылась только посланнику, чтобы пристыдить его.

— Ну, как хотите, — возразил дон Джузеппе, — какое мне дело до всей этой гнусной истории. Но родственники знатной дамы должны счесть в высшей степени неприличным то обстоятельство, что она с молодым человеком, пусть и своим кузеном, проводит так много времени на улице и в доме в темноте, а потом снова во мраке спальных покоев наблюдает ту отвратительную сцену. Подобное легкомыслие этой дамы, в моем представлении, несовместимо с женской добродетелью.

— Я еще ни разу не видел упрямца, которого так трудно переубедить! — воскликнул Челио. — Хорошо, что вы не живете при дворе. Вы предостерегаете меня, почти как почтенный Спероне, которого не любят дворяне в Риме за то, что он является в любое общество, нарядившись в длинную, до пола, профессорскую мантию — одеяние, какое не отважился бы надеть ни один ученый муж, тем более в высшем обществе. Не донна Изабелла — супруга принца Пьетро — вот кто вызывает всеобщее осуждение. Она совершенно ни с чем не считается, любой мужчина, будь то аристократ или человек низкого происхождения, — в постели все для нее равны, и она даже не пытается скрыть свой позор. Правда, ее супруг еще хуже и бессовестнее — он общается с самым низким отребьем и подхватывает самые дурные болезни в грязных пивных. Он задолжал всему свету, не знает ни стыда ни совести, и служит ей, падшей, наихудшим примером. Гнусным образом жизни обоих возмущен даже сам великий герцог, но как бы ни был он силен и горд, все-таки робеет перед братом, а наглый и распущенный Пьетро и его жена не слушают никаких предостережений. Мне всегда говорили, что, если стыдливые и воспитанные испанки однажды сбросят узду, они становятся более необузданны и бесстыдны, чем наши итальянки. Князь не раз предупреждал брата о дурном поведении его жены, предлагал обуздать ее: Пьетро было приказано написать письмо отцу Элеоноры, чтобы тот приехал из Неаполя, призвать ее к порядку и тем самым смягчить позор, если уж нельзя совсем его избежать. Все в напряжении ждут развода, или дело ограничится лишь тем, что ее запрут в монастыре. Может быть, супруг презирает ее так глубоко, что больше не беспокоится о ее судьбе.

Так за разными разговорами путешественников шло время. Челио Малеспина многое знал об ученых и государственных деятелях. Чего он только не увидел и не пережил во время своих путешествий, его память впитала это в себя, и он так умело преподносил все незначительные мелочи, придавая им свежую окраску, что фигуры и предметы, как живые, стояли перед глазами слушателя.

У дона Джузеппе часто менялось настроение: то он был весел, то задумчив, даже мрачен. Когда Малеспина спрашивал его о причине, он односложно отвечал, что нужно уладить в Милане некоторые финансовые проблемы, которые и беспокоят его.

По дороге они нигде не останавливались: ни в Болонье, ни в Сиене. Часто, когда лошадям нужно было отдохнуть, дон Джузеппе шел по городу или полю пешком, не обращая внимания на своего компаньона. В другой же раз он был приветлив, покупал дорогие вина и фрукты и с радостью угощал своего словоохотливого спутника.

Оказавшись недалеко от Флоренции, дон Джузеппе решил задержаться в Борго {103}, в нескольких милях от города. Он сказал Челио:

— Здесь, мой дорогой товарищ, я должен попрощаться с вами — пункт вашего назначения перед вами, здесь мы должны будем расстаться друг с другом. Я навещу в этих горах старого дядю, которого, если не увижу сейчас, возможно, не увижу никогда. — При прощании возник вежливый спор, ибо миланец хотел возместить флорентийцу все расходы, связанные с путешествием, и оплатил всё путешествие сам. Малеспина противился, но ломбардец был настойчив, даже повелителен, и Челио в конце концов пришлось уступить.

— Я богат, — заявил ломбардец, — и если моя сделка не сорвется, то я буду гораздо богаче вас. Я заметил, что вам иногда приходилось платить больше для моего удовольствия, чем заплатили бы вы, будучи один. Потому вы, совсем еще молодой придворный, не должны нести ущерб по моей милости.

— Добрый друг, — прочувствованно промолвил Челио, — я много раз напоминал вам, что вы ничего не знаете о дворе. Ведь это совершенно естественно; ибо когда богатый купец общается с господами, он всегда видит только оболочку, маску.

— В ваших словах есть доля правды, — ответил тот, — и все же я хочу на правах более старшего дать вам на прощание совет, он будет гораздо дороже, чем та незначительная сумма, о которой мы вели столь ненужные споры.

— И каков же ваш совет?

— Если вы хотите стать придворным, меньше рассказывайте другим, особенно незнакомцам, о том, что, как вам кажется, вы видели или пережили.

— Старина! — воскликнул раздраженно Челио. — Я должен поблагодарить вас за добрый совет, и всё же мне не хочется этого делать. Я — личный секретарь моего милостивейшего господина, и меня повесят, если выдам хотя бы пустяковый секрет или сведение, даже самое безобидное, полученное при расшифровке раньше, чем другие. О том, что я рассказывал вам там, в Риме, болтают даже дети на улицах.

— Все равно, — возразил старший, — иногда ты многое отдал бы за то, чтобы вернуть назад, казалось бы, ничего не значащее слово. Слишком часто из-за болтливости попадаешь в определенную зависимость от людей, с которыми лучше не иметь ничего общего; с незнакомыми или чужими людьми это вызывает своего рода доверительные отношения, а они потом могут привести к зависимости. Тому, кого считают словоохотливым, умный клеветник легко может приписать такое, чего тот никогда не говорил, и сумеет заставить других поверить в это.

Попутчики расстались недовольные друг другом.

Было начало июля, который принес в этом году небывалую жару. В Италии уже давно заметили, что в жаркие месяцы совершается больше преступлений и убийств. На севере же давно обратили внимание на то, что холодный климат ожесточает сердца людей больше, чем мягкий и теплый. В прекрасной Флоренции во всех домах и дворцах старались создать приятную свежесть и прохладу, многие богатые семьи выехали в горы в свои имения, и двор герцога тоже решил посетить несколько прелестных замков за городом.

Франческо Медичи был занят работой во дворце. Еще не обремененный годами, он уже начинал полнеть. Выражение его лица было мягким и приветливым, но он стремился напустить на себя серьезный вид. Его пристальный, умный взгляд одновременно отталкивал и завораживал. Франческо перенял его у короля и первых грандов в Испании, которых видел во время своего длительного пребывания там. Этим взглядом он часто ставил своих подданных в неловкое положение.