Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле

– Почему ждать заставил? – спросил князь строгим голосом. Высокое положение не давало ему права быть снисходительным к человеческим слабостям.

Ефросин, по-видимому, почувствовал борьбу между умом и сердцем, происходящую в душе князя, поэтому особого беспокойства не выказал.

– Велел чай приготовить да куличи, до которых так охоч наш батюшка, кормилец и благодетель, светлый сокол Михаил Андреевич. Потому и припоздал.

– Да брось, Ефросин, не юли. Небось, книжицу новую дописывал, – ещё пытался сохранять субординацию Михаил Андреевич.

– Прости, батюшка, был грех, – Ефросин сделал умильное лицо, чем окончательно отодвинул условную черту, разделявшую два крайних полюса в иерархии Московского государства – князя и простого монаха.

– Ладно, – махнул рукой князь. – Веди в библиотеку. Яви труды свои.

От архимандричьих келий, где князь ожидал старого монаха, Ефросин, проваливаясь в сугробах, засеменил к библиотеке, выбрав самый короткий путь между церквями Архангела Гавриила и Успения Пресвятой Божьей Матери. Михаил Андреевич, экономя силы, старался идти след в след с Ефросином. Но так как нога у князя была раза в два больше монашеской, на свежевыпавшем снегу оставались только его следы, создавалось впечатление, что по монастырскому двору движется только один человек.

Возле церкви Успения Пресвятой Божьей Матери Михаил Андреевич остановился.

– Постой, Ефросин, помолиться хочу.

– Как же, батюшка, я и сам предложить хотел.

Ефросин открыл перед князем дверь в главный собор Кирилло-Белозерского монастыря. Он был построен и освещён в год основания обители Кириллом Белозерским в сорока верстах от Бела озера и перестроен его преемником игуменом Трифоном через двадцать лет после смерти преподобного. Главной святыней храма была чудотворная икона Богоматери Одигидрия, принесённая Кириллом из Симонова монастыря. Возле неё и остановился князь. Много лет назад икона спасла от тяжёлого недуга, болезни ног, молодую жену его, княгиню Елену Ярославну. Князь молча постоял, помолился, взял из рук Ефросина свечу и поставил её возле иконы.

– Прошу Пречистую Матерь Божью в случае кончины моей, – шептал Михаил Андреевич, – не обделять вниманием своим жену мою Елену, сыновей Василия и Ивана, невестку Марию, деток малых, коли появятся. Всё ли я сделал, чтобы надеяться на милость Божью? Жил тихо и праведно, суды над подданными чинил справедливо, помогал нищим и сирым, монастырю любимому дарил сёла, поля и угодья. Всё ли я сделал, чтобы не навлечь гнев государя своего Великого князя Иоанна Васильевича? С сыном родным, бежавшим в Литву, сношений не имел, как того хотел государь. В споре о монастыре Кирилловом не перечил церковному собору, на суд которого государь дело передал, вернул обитель под крыло архиепископа Ростовского. Удел свой, Белозерский и Верейский, содержал исправно, рыбным и соляным промыслом казну пополнял успешно, монету чеканил, церкви строил. Всё тебе достанется, государь, как скрепили мы клятвою при целовании креста. Не оставь, Иоанн Васильевич, одних детей моих, не обидь бояр да служилых людей. Всё, что я дал им, оставь, не забирай, пусть живут, как заведено при мне, тогда и обид не будет.

Ефросин во время совершения молитвы стоял в сторонке, чтобы не мешать князю, а тот, оставив чудотворную, подошёл к другой иконе – Успения Богоматери. Старые монахи говорили, икона эта тоже Кириллом привезена была. Считалось, писана рукой самого Андрея Рублёва. Ну а третьей иконой, которой поклонился Михаил Андреевич, был образ святого Кирилла Белозерского, написанный при жизни преподобного иконописцем Дионисием Грушицким.

Вышли из церкви … и упёрлись в сугроб. Повернули обратно. Молча прошли мимо Святых ворот, братского корпуса с монашескими кельями, и, повернув мимо священнического дома, где и отец Ефросин обитал, подошли к библиотеке.

– Хотел отцу-настоятелю исповедоваться, но получилось лучше, – коротко бросил Михаил Андреевич и вошёл в просторные сени.

Ефросин, пропуская князя вперёд, думал о том, какую книгу из последних переписанных показать Михаилу Андреевичу. Повесть о Дракуле, которую привёз Фёдор Курицын и от которой оторвал приезд князя? Не окончена ещё. Да и не то настроение у Михаила Андреевича, он сам обижен пристрастным отношением к нему государя. «Александрию» – о жизни Александра Македонского? Опять же одни баталии, а князь нуждается в успокоении от тяжких раздумий. Мимо столов, за которыми сидели писцы, летописцы и переписчики книг, прошли в зал, где хранились книги – истинное богатство монастыря по твёрдому убеждению Ефросина. Там и уединились.

Михаил Андреевич давно не бывал здесь, почитай, с той поры, как излечилась от болячек жена Елена Ярославна. Казалось, мало что изменилось, хотя нет, книг прибавилось значительно. Вдоль стен просторного зала на полках стояли древние фолианты в дорогих серебряных окладах, некоторые украшены драгоценными каменьями. Князь остановился возле одной из них.

– Вроде, не наши, иноземные? – спросил он, проведя рукой по изысканным окладам. – Откуда богатство?

– Есть греческие, латинские, сербские, немецкие и даже иудейские, – лицо Ефросина удивительно переменилось, когда он заговорил о книгах. Теперь на князя смотрел не старичок-боровичок, который встретил его у палат архимандрита Трифона, а интеллектуал с умным пытливым взглядом. – Всё подарки. Послы дарили, дьяки да бояре привозили, из путешествий возвратясь.

– Жаль, не читал, языкам не обучен, – князь наугад взял одну из книг и рассеянно полистал страницы. Это было Евангелие с деяниями апостолов, изданное при дворе византийского императора Константина.

– Рассуди, Ефросин, ты человек книжный. Как может уживаться в одном человеке любовь и ненависть к ближнему своему? Как можно одной рукой сеять добро, а другой – зло? Почему Господь попускает кому-то в неправедных деяниях, а кому-то и за добро добром не отплачивает? Что говорят об этом отцы церкви? – Михаил Андреевич поставил книгу на место и посмотрел в глаза иноку.

– Ты, князь, просил книжицу новую показать, мною переписанную. Есть такая. «Лаодикийское послание» называется. Может, и на вопросы твои ответит.

– Кто написал, апостол Павел? – Михаил Андреевич хорошо знал послания апостолов. Одно из них, не вошедшее в Новый завет, и было «Лаодикийским».

– Кто написал, неведомо мне. Есть приписочка, как определить. Да больно мудрёно делать это. Времени у меня нет, – Ефросин подошёл к одной из полок с небогатыми переплётами – это были книги, переписанные в Кирилло-Белозерском монастыре – и достал одну из них, самую тоненькую. – Ты не смотри, Михаил Андреевич, что мала по размеру, зато больно мудра она.