Лев Кокин - Витте. Покушения, или Золотая матильда

И только теперь, спустя годы, когда обстоятельства безумной войны заставили наконец-то как следует ознакомиться с пятитомным творением покойного Ивана Станиславовича, сумел Сергей Юльевич оценить капитальный труд по достоинству, отдал должное предусмотрительности автора, основательности высказанных им предположений (не гаданий), и пускай пером водили другие руки, автором справедливость велела признать того, чья была голова! Теперь-то Сергей Юльевич убедился в этом на собственном своем опыте.

Поразительных догадок было предостаточно в толстых книгах. Взять хотя бы оценки войны в Европе между двумя союзами государств с участием десяти миллионов комбатантов [9] Участники военных действий. , или вероятности для Германии воевать на два фронта — против Франции и России, или же безнадежности ее положения в случае затяжки войны. Впрочем, едва ли это были просто догадки: старик перечитал массу разнообразнейших военных, политических, литературных произведений. Он не обходил стороной даже тактики и стратегии, обсуждая всевозможные планы армейских кампаний. Так он подбирался в своих изысканиях к отрицанию взгляда о неизбежности войн. Да, в истории их можно насчитать не менее тысячи, а спорам между народами не видно конца. Но не разумнее ли, задавался риторическим вопросом старик, для разрешения этих споров не к пушкам прибегать, не к оружию, как привыкли на протяжении многих столетий, а к суду по справедливости — в наш-то цивилизованный век?! И с этою целью учредить международный суд! Развязывание войн это, во всяком случае, затруднит…

Не любил Сергей Юльевич даже самому себе сознаваться, что в чем-то ошибся. Но слишком со многим у старика Блиоха готов был теперь согласиться и, более того, почерпнутое из его книг повторить. Он и повторял — прилежному «лейбе» Штейну… Похоже, что не тщеславие, или не только тщеславие, двигало стариком… И вот что пришло в голову: а уж не отмаливал ли старик перед смертью прежние собственные грехи, их, конечно, накопилось немало на долгом и отнюдь не крестном пути железнодорожного короля? Едва ли кто лучше Сергея Юльевича мог себе это представить…

И тут живо вспомнилось горячее, почти что как в детстве, чувство, с каким сам молился в портсмутской церкви в день заключения мира, торжественный тот молебен священнослужителей разных вер — православной, католической, протестантской, сообща возносивших благодарственные молитвы Господу нашему Иисусу Христу за ниспослание мира, выражая тем самым единение всех в признании великой заповеди «не убий»…

Все-таки он всю жизнь был человеком действия.

Осенью, где-то в середине октября, нагрянул с визитом в посольство Америки. Покуда его имя в этой стране не забыли.

Давно, еще в Портсмуте, убедился: дипломатический такт нелегко дается американцам (так же, впрочем, как ему самому). На Фурштадтской, близ Таврического дворца, поверенный в делах Чарльз Вильсон не смог скрыть удивления перед неожиданным посетителем:

— Чем могу служить вашему сиятельству?

— Ну зачем так торжественно? Я пришел обсудить с вами дело, дорогой Чарльз!

И под секретом как бы по-дружески сообщил, что получил предложение свыше отправиться возобновлять связи с Америкой, а в особенности по части финансов.

Эти связи были оборваны вот уже почти что три года, после отказа американцев от торгового договора. Поводом к тому послужили стеснения американских евреев в деловых поездках в Россию, но причины лежали глубже. Таким способом выражался протест вообще против притеснения в России евреев.

— Я на это предложение согласился, однако с условием, — продолжал Витте, — что мы примем ваши известные требования и вновь заключим договор… А также введем у себя законы для облегчения положения трудящихся классов…

Второй пункт, похоже, не слишком-то озаботил американца, на первый же он с живостью возразил:

— Мы же держимся нейтралитета! Как мы можем оказывать помощь одной из воюющих стран?!

— Нейтралитет — прекрасная вещь, — не стал спорить Сергей Юльевич. — Когда бы это зависело от меня, мы бы его тоже держались. Но что вам мешает совместить с ним выгодный бизнес?

И, достаточно опытный в подобных торгах, к сказанной уступке добавил подачку (так и называл среди своих не раз испытанную эту тактику — уступкой-подачкой):

— Для начала условимся: сделка заключается с частными банками, а во-вторых, мы заем израсходуем весь в Америке, на покупку американской продукции. Разве это для ваших деловых людей плохой профит?! [10] Выгода.

…Расстались на том, что дипломат немедленно сообщит о предложении графа правительству в Вашингтон, и на прощание долго трясли руки друг другу.

В своей жажде вмешаться в события он, казалось, вновь обретал утраченное было дыхание, хотя поступки «человека разумного», парадокс, не всегда отвечали законам логики.

Со стороны, может статься, его поступки было трудно понять. И если предположить, что он не ошибался в подозрениях о неусыпном за ним надзоре (над мемуарами никак не удавалось забыть про это), то в известном ведомстве без надзирателей, надо думать, не обходились. Надо думать, непоследовательностью он загонял их в тупик, своими метаниями. Впрочем, едва ли в их обязанности входило размышлять над поведением поднадзорных; задумывались в инстанциях, что повыше… И в итоге, возможно, соглашались с суждениями, не очень-то редкими, о виттевских фокусах, акробатике, хамелеонстве. Мол, не остановится ни перед чем ради возвращения к власти…

В самом деле, какую цель он, к примеру, преследовал, прощупывая почву для займа в Америке? Ответ единственный — усилить воюющую Россию. Но в то же самое время его письмо великому князю разошлось в списках по Петрограду под видом воззвания к… сепаратному миру!

Известно: кровопролитие не выбирает жертв. Удар пришелся и по царскому дому — погиб на фронте юный корнет, не первый, к несчастью, юный русский корнет, но этот был сыном великого князя Константина Константиновича, самого, должно быть, просвещенного в фамилии человека, поэта, президента Академии наук. В членах там состоял и Сергей Юльевич. Да простит его Бог! В надежде, до наивности неистребимой надежде быть услышанным на самом верху, он воспользовался скорбным случаем, чтобы высказаться против войны, которую, дескать, коварный Альбион готов вести до последней капли русской крови.

Написал в августейший дом об Альбионе, но не то же ли самое вправе был сказать про Париж, ведь его спасали от немцев тою же кровью!..

Военная кампания поначалу казалась успешной — не в Восточной Пруссии, так в Галиции несомненно: наступление, тысячи пленных, трофеи… так громче, музыка, играй победу!