Лев Кокин - Витте. Покушения, или Золотая матильда

— Не думали же они, в конце концов, что Витте послушно проглотит пилюлю!..

— …и почему правительство, руководимое желанием блага России, не может не принять мер к искоренению тех порядков, при которых преступники будут пользоваться безнаказанностью…

— …а если думали, то жестоко ошиблись!

— …а также почему провокация тайного агента Казанцева, да и все покушение имело целью возбудить общество против левых политических партий накануне роспуска Второй Думы…

Они занесли эти объяснения в текст черным по белому, и только тогда Рейнбот, юрист, поинтересовался у Сергея Юльевича, в чей же адрес он намерен направить послание.

И, довольный сделанным, Сергей Юльевич отчеканил:

— Его высокопревосходительству господину председателю Совета Министров и министру внутренних дел!

Он, в отличие от несчастного Лопухина, никогда не удостаивался чести быть на «ты» со Столыпиным, соответственно в переписке с ним, особливо на первых порах, держался куда осмотрительнее. А поэтому, прежде чем отправлять письмо по назначению, решил еще выяснить мнение по сему поводу у юристов высшей авторитетности, передал его копии вместе с тремя следственными томами по отдельности четырем лицам — членам Государственного совета.

Их отзывы содержали куда меньше эмоций, чем, к примеру, у князя Алексея Оболенского. Но все четверо не сговариваясь признали: в части фактической и с точки зрения законности все изложено совершенно правильно, правда, стиль как бы несколько ядовит, но сие уж проблема личная, Сергея Юльевича…

Князю же Алексею Дмитриевичу, в изумлении от прочитанного, пришли на память умопомрачительные романы Эмиля Габорио и даже сказки «Тысячи и одной ночи», настолько все показалось невероятным… когда бы не документы! Не склонный к резкостям князь все-таки усомнился, что следователи на сей раз действовали менее энергично, чем в случаях многих политических убийств, остававшихся нераскрытыми…

Напротив, Кони, Анатолий Федорович, согласился с Сергеем Юльевичем {53} 53 Анатолий Федорович Кони (1809–1879), юрист и общественный деятель, обер-прокурор Сената; выдающийся оратор. Вынес оправдательный приговор В. Засулич. Автор книг по юриспруденции. , что следствие явно страдало близорукостью, и предвзятой, каковая и помешала разглядеть виновность других лиц, иного общественного положения.

— Конечно, — заметил Анатолий Федорович, — смерть одного обвиняемого и невыдача другого давали формальный повод прекратить следствие… Но я бы посоветовал требовать переисследования дела кем-то из независимых юристов!..

Что же до самого адресата…

Встретясь с Витте в Государственном совете, Столыпин подошел к нему со словами:

— Ваше письмо, граф, меня крайне встревожило.

— В моем распоряжении, Петр Аркадьевич, документы, — ответил на это Витте. — Они, безусловно, подтверждают все, сказанное в письме… А прежде чем отправить его, я ознакомил с ним первоклассных законоведов. В их числе столь компетентное лицо, как граф Пален!.. {54} 54 Константин Иванович Пален (1833–1912) — министр юстиции (1867–1878 гг.). Сторонник монархизма.

— Но ведь Пален — старик, выживший из ума! — не сдержался премьер. И на тех же повышенных тонах продолжал: — Из письма вашего вытекает одно из двух: то ли вы считаете меня идиотом, то ли находите, что я тоже замешан в покушении на вашу жизнь. Скажите прямо, какое из этих предположений, на ваш взгляд, вернее?!

Сергей Юльевич усмехнулся:

— Уж избавьте меня, Петр Аркадьевич, от столь щекотливого выбора.

Не скоро к нему поступило ответное письмо от Столыпина. Минуло более полугода. Сергей Юльевич успел пожить за границей, там вернулся к своим мемуарным заметкам и на сей раз в немалой степени их продвинул.

В июле на французском курорте Виши он посетовал: собирался продолжать в Петербурге, но оказалось невыполнимым из-за того, что никак нельзя быть уверенным, что заметки его не попадут в руки либерального столыпинского правительства. И отметил: «При нынешнем quasi-конституционном режиме нет ничего невозможного…»

Он высказывался в таком духе все чаще и резче, в особенности за границей. Его отношение к Столыпину менялось по мере того, как сам Столыпин менялся… В этом, в сущности, не было ничего исключительного. После пятого года стало модным менять убеждения, держа нос по ветру!.. А ведь на первых порах его возвышение к власти посчитал за удачу. Но что ни месяц, разочаровывался все сильнее…

«…Если когда-нибудь будет издан сборник речей Столыпина, — записал в Биаррице, — то всякий читатель подумает: „Какой либеральный государственный деятель“… Никто столько не казнил, никто не произвольничал так, как он, никто не оплевал так закон, не уничтожал хотя видимость правосудия, и все сопровождая самыми либеральными речами и жестами. Поистине чистейший фразер…»

И другой раз отметил нечто в этом же роде, разве что иными словами. И третий…

Хлестко написал ему в Биарриц Коковцов, старый сотрудник Сергея Юльевича и столыпинский министр финансов: «Ныне процветает полное неприкосновенное самодержавие, но только самодержавие наоборот… самодержцем является не государь император, а его премьер-министр».

Ответа от самодержца наоборот Сергей Юльевич удостоился наконец-то, когда вернулся домой. Неубедительно и бесцеремонно (он это так расценил) отвергались там его доводы и с наглостью утверждалось, что «общее освещение» дела с его стороны якобы повторяет известную прокламацию эсеров по поводу убийства Казанцева!

Сергей Юльевич в свой черед за словом в карман не полез. Опираясь на имеющиеся в деле факты, обвинил следователей в преднамеренной небрежности и пристрастности, не говоря о медлительности; их повадки означил ехидным словечком рукавоспустие . И лукаво выдвинул допущение, что Столыпину, скорее всего, докладывали дело неполно… да и неточно, тем самым как бы упрекнул в том, в чем не так уж давно упрекал теперешний, по его милости, каторжник Лопухин: в неведении, что творится под властью…

Ни в коем разе не идиот, не соучастник, нет, нечто среднее — попуститель.

Еще прямее высказался в мемуарах: «…В моем архиве среди массы бумаг о покушении на меня есть все дело и другие несомненные документы, в том числе замечательная переписка со Столыпиным. Эта переписка дает мне нравственное право назвать его большим политическим…»

Тут Сергей Юльевич замешкался все же. Что-то помешало заключить словом, буквально напрашивающимся по смыслу. Предпочел выразительное многоточие, кому надо, поймет…

«Кто может вместить, да вместит».

В кулуарах Мариинского дворца граф Витте беседовал с профессором уголовного права Таганцевым.