Дзахо Гатуев - Зелимхан

— Волла-ги, билла-ги, русский Михеев-генерал

так говорил:

— Вы против пророка идете, — говорил. — Вы харачоевскому Зелимхану, абреку, помогаете, вы вместе с ним на царские войска напали. Разве Магомет-пророк говорил, что на царские войска нападать можно? Около Цорха напали, на Ассе теперь тоже напали. Плохое дело вы делаете. Такое дело нельзя делать. Я любил вас, теперь не люблю. Наместник любил вас, теперь не любит. Довольно! Все довольно! Довольно, что мы с вас недоимки не брали. Довольно, что вы казачью землю в аренду берете. В две пятницы вы все недоимки заплатить должны. Если не заплатите, я опять к вам царские войска пошлю. Казакам арендные деньги вы платили. Я все равно приказываю этот контракт порвать, все равно всех ингушей с казачьих земель вышлю. Если сами не выселитесь, я знаю, что я сделаю. Я войска опять пошлю, чтобы они все сломали у вас, как Цорх сломали, как Эрш и Нелх сломали…

Михеев-генерал ногами стучать начал. Об пол. Потом усы крутить начал.

— Я требую, — говорит, — чтобы Зелимхана мне за две пятницы живого или мертвого отдали. Как барана па блюде.

— Уо;, аллах, аллах!

— Какое дело такое дело? Вы просили меня, чтобы я вам хорошего пристава дал, я вам князя Андроникова дал. А вы что сделали? Вы Андроникова убили, а Зелимхану патроны даете. Какое дело такое дело? За это я вас… За это я вас старшинского звания лишаю. Снимайте цепи ваши старшинские, шашки снимайте, револьверы снимайте. Все отдайте помощникам своим и через две недели мне Зелимхана принесите. Если не принесете… — Михеев-генерал опять ногами стучать начал. — Все, что я вам сказал, за две недели сделайте. Довольно!

Так Михеев-генерал своим старшинам говорил. Тогда нам тоже слышно стало. Только наше какое дело? Пускай сами Зелимхана берут, если могут. А мы разве враги себе?

На три эпохи имели всего две недели сроку ингуши. На уплату недоимок. На выселение с арендованных казачьих земель… На поимку Зелимхана…

Михеев-генерал не удовольствовался одним ударом, хорошим ударом по всему народу — начал бить по отдельным сельским обществам, придавленным весенней судьбой Цорха. Осенней судьбой Эрша и Нелха.

К Сагопшу тоже:

— Выдать Саламбека или будет уничтожен Са-гопш!

Склонились стариковские головы. Колючие, бритые.

— Выдать… Как же Саламбека выдать можно — наш он» Наш он — Саламбек, и не виноват он, что абреком стал.

Склонились стариковские головы.

— Уничтожат. Цорх уничтожили, Эрщ и Нелх уничтожили. — Сагопш уничтожат. Разве им нашего добра жалко? Разве им наших жен и детей жалко?

— Пойдем к саламбековской жене….Подумаем.

Когда идешь в абречий дом, думаешь, что это совсем иной дом, что даже свет в комнатах иной. Это мы так думаем. Старики нет. Старики знали, что саламбековский дом как все дома. Что за высоким плетнем двор, и во дворе сапетки для кукурузы, конюшня, хлев. Что плетнем низеньким, — перешагнуть через который, — отгорожен дворик чистый, в котором деревья и который перед домом, перед террасой, что вдоль дома. Над террасой навес, и под этим навесом вся летняя жизнь.

Саламбековский дом как все дома.

Пришли старшие. Думать пришли. Рассказали. Молчала саламбековская жена, старики молчали: жене ли за мужа говорить? Старикам ли говорить, чтобы ингуш в царскую петлю пошел? Какой ингуш еще! Са-ламбек! Настоящий мужчина, абрек настоящий. Эго — не воришка-абрек, это не убийца-абрек. Это такой абрек, который, когда убивает, точно сам аллах убивает.

Что могли сказать старики саламбековской жене. Рассказали только, что начальство говорило. На сходе. И разошлись. В октябрьские сумерки, которые еще теплы и ласкаются мягкими ладонями паутин.

Старики рассказали жене, люди рассказали самому Саламбеку. И ночью пробрался к себе Саламбек.

— Жена, ты завтра в город поедешь.

— Зачем поеду? С кем поеду? Можно ли женщине одной в город ехать?!

— Ты завтра в город поедешь. С братом поедешь, к Баширу-адвокату приедешь. Скажи ему… За что наши женщины будут страдать? За что наши дети будут… Как смеет бить беззащитных начальство?! Только я не хочу, чтобы меня, как собаку, повесили. Как мужчина, я хочу умереть. К Баширу-адвокату приедешь, Баширу-адвокату. скажи: пусть он пойдет к генералу, пусть генералу скажет, что я, Саламбек, не хочу, чтобы невинные страдали, что я, Саламбек, сам приду. Пусть только генерал слово даст, что не повесит он меня, что расстреляет он меня.

Саламбек сделал, как генерал сказал. Генерал сказал, чтобы Саламбек к начальнику участка явился. Саламбек явился. Генерал сказал, что Саламбека в город начальник участка привез. Саламбека в город начальник участка привез. Все так выходило, как генерал обещал. Врал всякий, который говорил, что та-кой-сякой, нехороший Михеев-генерал. Седоголовый и черноусый.

Говорили еще друзья, что по дороге расстреляют Саламбека. Тоже неверно: живого привезли его в город. Наверное, чтобы на людях расстрелять Саламбека, чтобы показать, как начальство с разбойниками расправляться умеет. Ничего… Героем умрет Саламбек. Так умрет, чтобы начальству даже жалко его было. Если бы Зелимхан тоже так умер! Так тоже не хочет умирать Зелимхан! «Пока я все начальство…» — говорит. И к осетинам уехал: тяжело сейчас ингушам, новые доказчики у ингушей будут.

Зелимхан к осетинам уехал. В Алагир. Кто может подумать, что там Зелимхан. Саламбека во Владикавказ привезли. Чтобы расстрелять. Кто ждал, что Саламбек сам к начальству явится.

Башир-адвокат — горец. Башир-адвокат мужеству цену знает. Горскому мужеству, которое может в черные глаза винтовок смотреть. Молодец Саламбек! Настоящий мужчина Саламбек!

— Подумайте только.

— Да-а! Странный парод. Своеобразный народ.

Михеев-генерал знал тоже мужеству цену. Когда еще кавалерийским юнкером был. С тех пор знал.

Судьи тоже знали цену мужеству. Все они военные погоны носили. Тоже были юнкерами когда-то.

Все знали цену мужеству. Разве есть человек, который ему цены не знает?..

Бесстрашный волк — Саламбек сагопшинскин…

Саламбек в сердце города въезжал на черном коне.

Саламбек ужасом насыщал дома.

Саламбек, как ветер, тряс листву солдатских сердец.

Саламбек пристава Богуславского убил.

Саламбек па грозненскую станцию нападал.

Саламбек на кизлярский банк тоже нападал.

Саламбек сам на смерть пришел.

Бесстрашный волк, Саламбек сагопшинский.

Рыжим телом славит солдатские пули!

… Генерал обещал расстрелять Саламбека! Не значит это, что своими руками расстреляет он. Когда даже генерал смерть обещает — через суд обещает он ее. Какой бы большой генерал ни был, больше самого большого генерала — царский закон, книги которого как семьдесят семь коранов.