Френк Слотер - Чудо пылающего креста

Не стесняемый тяжелым доспехом, который оказался гибельным для Максенция, Крок соскочил с седла в воду рядом с телом, бегло осмотрел его, затем распрямился и вскинул вверх сцепленные пальцами руки, потрясая ими в знак победы, и по этому жесту Константин понял, что враг его мертв. Разглядев более низкое место на берегу вниз по течению, Крок побрел туда по воде, таща за собой полуплывущее тело и сопровождаемый сзади лошадью.

Битва за Рим окончилась, и сердце империи было в руках Константина — в полной его власти.

Фауста уехала в Арелат, в Южную Галлию, едва Константин отправился в Италию. Когда императорский курьер принес ей весть о падении столицы, она тотчас седа на быструю военную галеру и скоро прибыла в Рим.

Константин уже давно перестал пробовать обсуждать с ней проблемы управления, поскольку ее острое желание называться августой не заходило дальше пурпурной мантии, отделяющей ее от других женщин. И теперь, когда она получила этот титул, он был уверен, что у нее не будет никакого желания зарываться глубже в государственные дела — но тут-то как раз он и ошибался.

Константин любезно согласился участвовать в церемониях провозглашения его августом Италии и Африки и присутствовал на устроенных в его честь играх и пирах, — в основном чтобы доставить удовольствие Фаусте. Одновременно он всячески старался возместить ущерб, причиненный Максенцием за его шестилетнее царствование.

Первый шаг к осуществлению этой жизненно необходимой реформы он сделал, когда отправил голову Максенция в Африку, где ее пронесли по улицам Карфагена и других городов, почти разоренных бывшим августом Италии и Африки. Вместе с этим устрашающим доказательством своей окончательной победы над Римом Константин послал народам африканских провинций и заверения в том, что мир и процветание им обеспечат их неизменная верность ему и послушание его декретам. Вслед за этим он распорядился приписать преторианцев к легионам, дислоцированным по Рейну, и распределить их так, чтобы они уж никогда бы не смогли организоваться и составить ядро для мятежа. Но хотя ежедневно приходили доносчики, корысти ради изобличая товарищей и союзников Максенция, Константин отказался устраивать кровавую резню, как это делали в прошлом одержавшие победу императоры.

Расформирование преторианской гвардии более всех других событий послужило сигналом того, что Рим теряет свое высокое положение в империи. Но Вечному городу, празднующему восхождение на трон в качестве старшего августа нового победителя и занятому строительством в его честь Триумфальной арки, для чего с арки Траяна, пока еще одного из самых величественных памятников истории, срывались некоторые украшения, — этому городу удавалось закрывать глаза на свое будущее.

Те два месяца, что Константин оставался в Риме, он неустанно работал, чтобы щедростью и снисходительностью уничтожить зло, сотворенное Максенцием за свое шестилетнее пребывание у власти. Он почтительно относился к сенату и его обычаям, но вместе с тем ввел в его члены руководителей провинций, тем самым сделав сенат гораздо более представительным органом западной половины империи, чем он был раньше. Он поклялся сохранять старинные права и привилегии сената, но в то же время дал всем ясно понять, что является абсолютным правителем и что впредь этот совещательный орган будет не более чем эхом в его решениях.

Константин вернул поместья, конфискованные за время пребывания Максенция в должности, их законным владельцам. Он также облегчил доступ к себе граждан всех сословий, которые считали, что с ними обошлись несправедливо, и в своих публичных заявлениях выказал столько щедрости и благоразумия, что, когда Триумфальная арка была готова, сенат распорядился начертать на одной ее стороне: «Освободителю Нашего Столичного Города», а на другой — «Учредителю Нашего Спокойствия».

В привычной пространной и цветистой речи, посвященной открытию арки, панегирист прославлял Константина, потому что «по указанию божества и побуждаемый собственным великодушием он и его армия реабилитировали республику, одним ударом сразив тирана и его приспешников». Для слушателей — и наверняка для самого оратора — упомянутым божеством являлся Юпитер Капитолийский или, возможно, Аполлон, и Константин не стал поправлять говорящего. Но в сердце своем он уже решился на революцию в религиозной жизни империи, революцию, по широте и размаху не уступающую тем переменам, которые он вносил в политическую ее жизнь. Он понимал, что эту перестройку нужно проводить медленно, как почти и любое другое преобразование в Риме, учитывая ту огромную роль, которую играла традиция во всех аспектах его существования. Поэтому он отпраздновал обычные ритуальные жертвоприношения богам Рима, но потихоньку, через Хосия из Кордовы, заверил христиан в своей поддержке и дал им ту же свободу, что и братьям их в Галлии.

В действительности много было в христианской вере такого, чего даже умный и образованный Хосий из Кордовы не мог объяснить к полному удовлетворению молодого императора, обладавшего чрезвычайно рациональным умом. Ему нравились красота и правда Библии, — а Хосий, по его просьбе, снабдил ее дополнительными пояснениями на греческом, чтобы он мог читать сам, — но и она зачастую не могла ответить на вопросы, возникавшие в пытливом уме Константина. В одном он, однако, не сомневался, а именно в том, что Бог христиан или Сын шествовал впереди его армии по равнинам Тибра к югу от Красных Скал и даровал ему победу над Максенцием.

Почему же Максенций все-таки вышел из-под защиты римских стен и рискнул дать сражение на равнинах, — на это никто не мог ответить определенно. Даций утверждал, что убежденный вердиктом Книги пророчеств и, возможно, небесным знамением, принятым им за знак Аполлона, он уверился в победе и вышел, чтобы разбить армию Константина. Хосий же считал, что Бог предал Максенция в руки Константина, как сам Христос обещал в видении той ночью, — и эту точку зрения разделял и Константин. Но в любом случае никто не мог отрицать того факта, что в тот день действительно произошло чудо.

Когда ситуация в Риме снова стабилизировалась, Константин приступил к следующему пункту плана, разработанного им еще задолго до того, как он покинул Галлию. Теперь, когда половина империи находилась под его контролем, нужно было изолировать Максимина Дайю на Востоке. Это, конечно, означало установление действенного союза с Лицинием, и с этой целью он объявил о предстоящем браке своей единокровной сестры Констанции с императором Лицинием. Однако будущий жених выказал некоторое нежелание приезжать в Рим, поэтому Константин перебрался с семьей, двором и большей частью своей армии в бывшую столицу Максимиана в Медиолане.