Френк Слотер - Чудо пылающего креста

Во времена преследований христиан часть духовенства спасла себе жизнь, отдав Библию, как требовалось по закону, зная, что копии ее спрятаны во многих центрах — зачастую расположенных в пустыне или в каких-нибудь еще глухих местах, куда никогда не проникали гонители. Период религиозной свободы, провозглашенной Медиоланским эдиктом, принес, однако, прилив полемики с той частью духовенства, которая бросала вызов императорской власти, подвергалась пыткам и тюремному заключению, обвиняя своих непреследовавшихся братьев в смертном грехе, подозреваемом ими в заключении договора со своими гонителями, и настаивая на лишении их права отправлять таинства святого причастия, крещения, бракосочетания и тому подобное.

Такая ссора ненадолго вспыхнула в Риме, когда Максенций смягчил свое отношение к Церкви, и одно время соперничающие фракции выносили даже свои раздоры на улицу, что привело Максенция к захвату там всего церковного имущества. Спустя примерно восемь лет, однако, на престижное место епископа Рима был избран Мильтиад и христианам вернули их собственность.

Но теперь в Африке вспыхнули беспорядки в районе Карфагена. Там недавно рукоположили нового епископа, Кесилиана, а возведший его в сан некий Феликс из Аптунги носил клеймо предателя — так называли тех лиц из духовенства, которые покорно сдали Библии властям. А поскольку, если обвинения были справедливы, Феликс в глазах более непримиримой части Церкви считался виновным в смертном грехе, он, следовательно, в их же глазах, лишался способности возлагать руки, коим способом апостольская власть Петра, полученная от самого Христа, передавалась епископам. Отказавшись признавать власть Кесилиана, несогласная фракция назначила епископом некоего Магориона.

Заводилой в этом споре, по сути, был горячий по характеру священник по имени Донат, известный своим последователям как Донат Великий, и оппозиционная Кесилиану фракция вскоре стала известной под именем донатисты. Когда после прихода к власти в Италии и Африке Константин выдал духовенству денежные субсидии на строительство церквей, их естественно распределили среди официальных священников, бывших под юрисдикцией епископа Кесилиана, а донатисты из этого числа оказались исключены. Они тут же обратились с жалобой к императору, но Константин, твердо решив не вмешиваться в церковные дела и теологические споры, оставил выяснение вопроса, кто из них прав, церковному Собору, или синоду, который собрался в Риме в том же самом году.

На Соборе были отвергнуты требования донатистов и подтверждено право официального духовенства выполнять все свои священнические обязанности. В Африке, однако. Церковь продолжала кипеть от споров, поэтому на следующий год после победы на Фракийской равнине Константин приказал собраться в Арелате Собору представителей духовенства всех своих владений.

Желая собрать наиболее полное представительство христианских церквей, Константин предоставил священнослужителям возможности императорской почты. Итак, созвав Собор и выделив христианской Церкви правительственные средства, Константин тем самым впервые связал себя с нею обязательством. Более того, он объединил гражданскую власть правительства с религиозной властью Церкви, и этому союзу предстояло существовать — хоть и нельзя сказать, что нерушимо, — многие столетия.

На Арелатском Соборе не присутствовало ни одного епископа с Востока, поскольку рассматриваемые на нем вопросы в основном ограничивались западными территориями. Там были представлены провинции Африки, Галлии, Испании, Италии, Сардинии и Британии. Епископ Рима Сильвестр прислал двух пресвитеров и двух дьяконов. Константин на Собор не поехал, ограничившись тем, что снабдил сторонников Кесилиана всем необходимым для победы над донатистами, а именно подробным докладом о расследовании дела Феликса из Аптунги, проведенном личным его представителем, префектом Африки, и клятвенно подтвержденном документами, доказывающими невиновность обвиняемого. Была также доказана ложность обвинения Кесилиана в том, что он якобы препятствовал членам карфагенской церкви оказывать помощь заключенным в тюрьмы по эдиктам Диоклетиана братьям.

Отчет Арелатского Собора, адресованный главе Церкви, римскому епископу Сильвестру, и императору Константину, полностью дискредитировал претензии сторонников Доната. Тем не менее они время от времени продолжали беспокоить Константина, и он, года четыре спустя после решения Собора, написал очень любопытное послание Церкви в Африке, из которого видно, насколько близко император подошел к личному приятию учения Иисуса Христа:

«Потому мы должны надеяться, что Всемогущий Бог проявит жалость и снисхождение к своему народу, ведь этот раскол есть дело немногих. Ибо к Богу мы должны обращаться за лекарством, поскольку все добрые обеты и дела вознаграждаются. Но до тех пор, пока излечение не придет свыше, нам следует умерять наши споры, проявлять терпимость и переносить с предусмотрительностью любые нападки, на которые толкает этих людей их греховность.

Что никто не будет отвечать обидой на обиду: ибо только безумцы берут в свои беззаконные руки мщение, которое должно оставить Богу; наша вера должна быть достаточно крепкой, чтобы преисполниться уверенности в одном: что бы нам ни пришлось претерпеть от ярости подобных людей, мы перенесем это с Богом в душе и со всею грацией мученичества. Ибо какую в этом мире можно Одержать победу во имя Бога, как не стойко вынести беспорядочные нападки людей, беспокоящих мирных сторонников закона.

Если вы будете блюсти мою волю, вы скоро увидите, что благодаря Высшей Силе замыслы самонадеянных знаменосцев этой жалкой клики зачахнут, и все поймут, что не следует прислушиваться к зову этих немногих и погубить себя навсегда, когда милостью покаяния они могут исправить свои ошибки и вновь обрести себя для вечной жизни».

Константин рекомендовал своему народу добродетели, которые в свое время Христос рекомендовал иудеям Палестины, и пали они почти на столь же бесплодную почву. Ересь донатистов — ибо как таковая она осуждалась как Константином, так и Церковью, — продолжала процветать и вскоре стала прибежищем и точкой сплочения для всех недовольных правительством или религией. Между тем Константин противодействовал этому, игнорируя африканскую Церковь и почти не оказывая ей поддержки.

Возможно, фактически никогда не понимая, какова была ставка, Константин пренебрег действительно важным спорным вопросом, а именно: как строго следует человеку содержать в чистоте свою совесть как мерило для оценки своих и чужих поступков. И там, где донатисты могли бы заострить важную грань христианской веры, сама их непреклонность не только отталкивала человека, который мог бы стать их величайшим приверженцем — самого Константина, — но также заставляла Церковь сомкнуть ряды против очень существенных и важных вопросов, на которых они основывали свои первоначальные споры.