Михаил Ишков - Коммод. Шаг в бездну

С прежним цезарем было проще. Марк никогда не ставил себе в заслугу приверженность философии, да и понимал он ее совсем по — римски, как некий устав, имеющий прежде всего практическую ценность. Никому своих пристрастий не навязывал, воспитывал личным примером и выше всего ставил здравомыслие, приверженность родным очагам, военную и гражданскую доблесть. Помнится, в присутствии Марка Бебий, тогда еще молодой трибун, ненароком обмолвился, что «ненавидит философию». Ляпнул и прикусил язык.

— Ненавидишь философию? — удивился Марк. — Я рад за тебя, Бебий. Ты рассуждаешь здраво, по природе. Если бы ты знал, сколько ненавидящих философию прилюдно восхищаются ею, изображают умников, требуют наград за то, что осилили первое предложение в платоновском «Пармениде». Если бы знал, разочаровался в человеческой породе. Философия и не должна нравиться. Философия — это образ жизни. Как здоровому не нужен лекарь, так и тебе, чтобы жить добродетельно, ни к чему философия. Ты редкий экземпляр, Бебий, ты живешь, как дышишь, не замечая пороков и не нуждаясь в советчиках и учителях.

Были у легата свои счеты и с христианами, лишившими его отца.

Спать уже не хотелось. К тому же после всех вкусностей, после замечательно фалернского, какими угощал его император, Бебию в самом деле нестерпимо захотелось женщину.

Заиграла память, представила жену, Клавдию Секунду. Она была обнажена, манила его, от этого зова стало совсем невмоготу. Помнится, в Моравии в самом начале оккупации, пару раз приказал своему рабу Диму пригнать женщин из захваченной добычи. В сердцах добавил, выбери помоложе, посимпатичней. Первая, маркоманка из мятежного клана, очень понравилась. Он спросил ее — по доброй воле или силком? Золотоволосая, полная красавица ответила — лучше убей! Бебий вздохнул, дал знак Диму — уведи, потом распорядился записать ее в свою добычу. Другая, из пришлых славян, согласилась и разрыдалась. Бебий пожил с ней неделю, как‑то ночью в сердцах назвал ее Клавой, после чего приказал сбыть работорговцу, которые в ту весеннюю пору, в преддверии большого похода буквально наводнили южные области Богемии и Моравии. С тех пор воздерживался.

Он разделся, лег, вздохнул глубоко, с надеждой на близкий успокаивающий сон, в котором забудутся тревоги, шум во дворце и эта огненная полоска, что обожгла сердце.

Смежил веки, прислушался. Хвала богам, в замке наконец‑то установилась тишина.

В следующее мгновение скрипнула дверь, кто‑то вошел в его комнату. Бебий замер, изготовился. Мысленно прикинул расстояние до лежавшего у изголовья кровати меча, успокоил себя — достать успеет. Все‑таки осторожно потянулся к мечу. Следом почуял — женщина! Сердце забилось сладостно, невыносимо. Неужели худенькая девчонка, прислужившая ему в триклинии? Спасите боги от насилия над ребенком. Решил прикинуться спящим.

Послышались шаги, грузные, топающие. Удивленный легат перевернулся на спину, осторожно глянул на вошедшую. В тусклом свете едва мерцающей масляной лампы различил — действительно, женщина, только какая‑то необъятная, шире двери. Ни слова не говоря, она скинула тунику и влезла на ложе. Постель заметно прогнулась под ее весом. Женщина потянулась, раскинув руки в сторону, затем повернула голову, глянула на Бебия. Тот дар речи потерял.

Женщина зевнула еще раз и спросила.

— Ты кто?

Бебий зажмурился, попытался заклинаниями отогнать видение. Вновь открыл глаза. Женщина не исчезла, от нее пахло луком и еще чем‑то вкусным и притягательным — то ли молоком, то ли хлебом.

— Я спрашиваю, ты кто? Легат?

— Да, — отозвался Бебий.

— Хвала богам, угадала. Сказали, комната в конце коридора. Мало ли комнат в этом проклятущем коридоре. Забредешь еще к какому‑нибудь сосунку. А то еще к поклоннику мужчин. Тоже радость ублажать такого. А ты мужчина видный, вполне стоящий.

Она просунула руку и погладила Бебия. Провела сверху вниз по груди, животу, остановилась ниже паха. Ухватилась ловко, твердо.

— Не — е, ты вполне сносный мужчина. Ну, давай, мужчина, а то я вся уже трепещу.

Она поерзала в постели, отчего ее огромные груди придавили Бебию ребра.

— Нет, в самом деле, трепещу. Я страсть, какая заводная. Только в последнее время заводить некому. Как приехал этот Саотер, так кончились сладкие денечки.

Бебий, с трудом преодолевая желание, все‑таки счел уместным поинтересоваться.

— Ты кто?

— Клиобела. Неужели ты никогда не слыхал о Клиобеле?

— Рабыня? Вольноотпущенница?

— Я — женщина! Женщина, и этим все сказано. Давай, а? А то навалюсь сверху, дохнуть не сможешь.

Клиобела покинула спальню с первыми лучами солнца. На прощание жарко поцеловала Бебия, всхлипнула.

— Пора на кухню. Там без меня зарез, что‑нибудь не так сделают. Послушай, Бебий, ты в больших чинах? Я слыхала, ты — легат.

— Да и что?

— Взял бы ты меня к себе? Поселил бы в домике, в Виндобоне, я бы тебя ждала. Все‑таки легче служить, когда есть к кому приезжать. Этих всех по боку, а не то! — она показала кому‑то здоровенный кулак.

Бебий не смог сдержать улыбку.

— Нет, правда, — искренне призналась женщина. — Ты мне понравился. Деликатничаешь. У тебя жена есть?

— Есть. В Риме.

Клиобела помолчала потом робко попросила.

— Я не буду ей помехой… Дальше Виндобоны носа не высуну.

Она села на постели, ее спина загородила полкомнаты, и все равно ее масштабы лишь подчеркивали присущую ей привлекательность. Было в ней что‑то неодолимо зовущее, что‑то мясисто — прекрасное. Она и личиком была симпатична, фигуриста, даже грациозна, несмотря на свои фунты. Может, в самом деле купить домик в Виндобоне? Все равно поход отменяется…

— Хорошо, ступай. Я подумаю.

— Благодарю, господин.

Бебий не удержался, подошел к ней, обнял, поцеловал. Она покорно прильнула к нему, потом тело ее встрепенулось, она жарко выдохнула и позволила себе обнять господина.

— Ступай, — наконец приказал Бебий. — Мир тебе, женщина.

Клиобела ушла.

Он вернулся на ложе, посмотрел на руки, повернул их кистями вверх. Сжал пальцы в кулак.

Как теперь будет с новым цезарем? Правитель не желает воевать. Он падок на удовольствия, обожает театр, бои гладиаторов, конные состязания. Опыт подсказывал — мир неизбежен, возвращение императора в Рим неизбежно, и намечаемый на ближайший после вторых Розалий* (сноска: Rosalia signorum — общевойсковой праздник поминовения предков. Отмечался 10 и 31 мая, выражался в почитании украшенных розами боевых значков.) день военный совет лишь огласит то, о чем открыто говорят в ставке. В таком случае все его, Бебия, дальнейшие планы, намерение утвердить себя среди верхушки римских полководцев и получить богатое наместничество, какими он тешил себя в перед походом к Океану, рухнули и с этим надо смириться.