Михаил Ишков - Коммод. Шаг в бездну

Старик удивленно посмотрел на него, пожевал, подергал губами и выговорил.

— Это же эпитафия с могильного памятника. Подобных сентенций полным — полно в Риме. Ты хочешь сказать, что эта, самая известная, тоже принадлежит тебе?

— Да, Александр.

— Выходит, совсем дошел до ручки?

— Да, Александр

— Не забудь, третьего дня. В Палатинский дворец. Назовешь себя страже.

* * *

В начале августа, получив от секретаря императора Витразина известие о скором прибытии принцепса, сенат единодушно принял постановление в честь заслуг, добытых Отцом Отечества, Двукратным консулом, Пятикратным трибуном, Цезарем, победителем Величайшим, Сарматским наградить его титулом покорителя Германского, а также встречать государя Цезаря Луция Коммода в полном составе. Придворные, а также чиновники из вольноотпущенников, тоже решили не отставать. Скоро возбуждение, охватившее власти и придворную челядь, перекинулось в город. Взволновалась знать, начала спешно возвращаться в Рим. Зашевелилась толпа на улицах Рима — забегали вольноотпущенники, без отдыха заработали расположенные возле форумов и в Тусском квартале швейные, ювелирные, скорняжные, сапожные мастерские. Рабыни сутками трудились над вышивками, конюхи и ездовые украшали экипажи. Нарядные повозки и породистых лошадей заранее вывозили за город поближе к Фламиниевой дороге, так как частным лицам в Риме запрещалось ездить верхом и на колесницах. В магазинах в мгновение ока раскупили тирский пурпур, египетский биссос, удивительную ткань, доставляемую из Индии и называемую синдон.

Когда публика прослышала, что среди захваченных трофеев есть изображение божества, запечатанное в изумительном, насквозь — при такой величине! — прозрачном камне, цены на янтарь в Риме подпрыгнули до небывалых высот. Янтарь мгновенно вошел в моду, люди шли на любые траты, чтобы украсить пальцы перстнями с аполлоновым камнем. Женщины все как одна надели янтарные бусы и торквесы. Кое‑кто отважился на золотые диадемы, однако сестра цезаря и супруга проконсула Тиберия Клавдия Помпеяна Анния Луцилла добилась от префекта города Ауфидия Викторина строжайшего запрета на ношение подобных знаков царской власти.

— Пора пресечь это недопустимое своеволие! — решительно потребовала Анния Луцилла у явившегося к ней на дом Ауфидия Викторина. — Короны, венки, пурпурные тоги, жезлы, напоминающие императорские… Почему всякие встречные поперечные смеют осенять себя символами высшей власти? Почему какие‑то мошенники и проходимцы вовсю торгуют местами на Фламиниевой дороге, по которой должен проехать кортеж моего брата? Куда смотрят власти?!

Она сурово оглядела стареющего префекта, а также явившегося вместе с ним молодого хлыща, который назвал себя Публий Витразин. Его никто не приглашал, однако Ауфидий, всегда отличавшийся излишней уступчивостью и слабохарактерностью, счел уместным притащить с собой внезапно набравшего силу сынка вольноотпущенника. Он всегда предпочитал худой мир доброй ссоре. Этот так называемый секретарь так называемого цезаря вел себя на удивление вольно, даже дерзко. Позволял себе вмешиваться в разговор, бесцеремонно высматривал, что где лежит, и, не скрывая восхищения, пялился на хозяйку дома. Если бы не эта приятная любой женщине развязность, Анния Луцилла давно бы закончила разговор и выпроводила вон и префекта города, и молокососа, посмевшего бросать оценивающие взгляды на сестру государя. С другой стороны, пусть пялится, может, удастся привлечь его на свою сторону. Все‑таки секретарь. И хорошенький!..

Анния Луцила отличалась редкой привлекательностью, вполне уживавшейся с несносным характером. Личиком очень походила на мать, в тридцать лет была также свежа, как и Фаустина. Маленькая головка с мелкими чертами придавала ей обманчиво — наивное обаяние. Она была невелика ростом, но и худенькой ее не назовешь. В любом случае Витразин сразу оценил прелести этой известной всему Риму спесью женщины.

На голове у Аннии красовалась тончайшей работы корона, украшенная резными вставками из янтаря, в ушах янтарные, массивные, оправленные в золото серьги. Префект, в отличие от Витразина, явно испытывал робость в присутствии супруги бывшего соправителя Марка Аврелия Луция Вера. Помог ему Витразин, смело возразившей хозяйке.

— Так называемые мошенники все мои проверенные люди. Продавая места вдоль дороги, по которой проследует кортеж императора, они берут на себя ответственность за исключение всяких инцидентов во время прохождения праздничной церемонии. Что же касается проходимцев, здесь я с вами, госпожа, согласен. Эти люди, позволяющие себе исподтишка продавать места вдоль дороги, выглядят очень подозрительно, и я лично дал указания, чтобы их гнали взашей.

— Но эти проходимцы мои доверенные вольноотпущенники! — возмутилась бывшая императрица.

— Неужели! — неуклюже удивился Витразин, а Ауфидий Викторин по старой привычке отвел глаза в сторону. — Выходит, мы с вами соперники. А не стать ли нам друзьями? Более того, компаньонами!

— Меня больше устраивает соперничество. Императрице не пристало делиться… — она не договорила и искоса глянула на Публия.

Тот, ни мало не смутившись, договорил.

— С сынком гладиатора? Как раз такие союзы наиболее прибыльны, госпожа. В такой компании каждый партнер знает свое место, и если не ущемлять компаньона по причине пустой гордыни или теша себя воспоминаниями прежних лет, вполне можно сварганить отличное дельце.

— А ты нахал, Публий! — улыбнулась Анния.

— Да, я не скромен, но, госпожа, это веяние времени. К тому же от моего нахальства больше пользы, чем вреда. Ведь в том случае, если мы договоримся, выиграет Рим, великий цезарь, народ, который спокойно, согласно купленным билетам, будет занимать места, и, конечно, мы с вами. Наше согласие — залог будущей дружбы.

— Как дорого ты оцениваешь этот залог?

— Ну, госпожа, если исходить из того, что я вправе получить сто процентов доходов с этого предприятия, полагаю, будет справедливо, если семьдесят пять процентов мне, двадцать вам, остальное — на помощь сироткам, которых обогрела теплом ваша знаменитая матушка. Они были названы в ее честь фаустинками. Распределять эту помощь можно поручить нашему уважаемому Ауфидию.

Анния Луцилла резко сложила веер и ударила им по ладони.

— Вы оказывается еще больший нахал, чем я ожидала. Такое предложение оскорбляет честь императорской семьи.

— Какое же распределение доходов не ущемит чести императорской семьи? — поинтересовался Публий.

— Я полагаю, что за усердие и предприимчивость тебе можно выделить четверть. Это очень хорошие деньги.

— В таком случае я попрошу нашего уважаемого Ауфидия считать мошенников честными людьми, а проходимцев — преступниками, пытающимися нажиться на триумфе самого великого из цезарей, добившегося победы исключительно силой убеждения и своего присутствия на границе.