Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3

Впереди всех стоит герцог Марвы, как всегда, в черном бархате с красным, впрочем, нет, сейчас не красным, а многоцветным, непонятно каким, отливом.

И весь он непонятный, этот герцог Марвы.

Она выслушала его, как советовал ей Вильбуа, она предложила ему и дальше исполнять должность первого министра двора. Она неотрывно смотрела ему в глаза, и он честно и прямо смотрел ей в глаза, он прекрасным голосом говорил прекрасные слова. И он был образцом придворного, даже слишком безупречным образцом; Жанна должна была бы уже привыкнуть к нему, она была в его обществе больше, чем в чьем-либо другом, с тех пор как стала королевой — он был ее ангелом-хранителем, ее верным другом. Но вот не тянуло ее предложить ему свою дружбу, как она с первых же слов предложила Вильбуа. И не из-за того, что она прочла о нем в тетрадях. Нет, и раньше, еще не зная истории его возвышения, она не стала бы…

Жанна, во всем великолепии, восседала на троне, деревянно выпрямив спину. Ее камергеры, граф Эрли и барон Графалья, расправили складки ее порфиры, подали ей скипетр и державу. Широко разложив руки на подлокотниках, приняв клейноды [16] Клейноды (клейноты) — знаки царской или воинской власти: корона, скипетр, держава, маршальский жезл и т. п. , Жанна почувствовала себя совсем куклой. Что ж, так, пожалуй, легче.

— Господа сеньоры и чины соблаговолят сесть, — произнесла она кукольным голосом.

По стенам двусветного зала стояли бархатные скамьи. Возникло замешательство: вассалам, вообще-то, надлежало стоять, но царское слово было сказано. Господа расселись. Вассалам досталась левая сторона — ближе к сердцу государыни. Жанна усмехнулась про себя.

Середина зала опустела. Говорить надо было в пространство.

Тронная речь была великим испытанием. С одной стороны, необходимо было строго продумать содержание: не слишком разочаровывать господ, но и не обнадеживать их чрезмерно. С другой стороны, не менее важна была и форма: ошибешься в букве — потеряешь последнее уважение. И без того маленькая девочка под бременем пышных королевских одеяний вряд ли способна вызвать благоговейный трепет. Поэтому приходилось для начала брать педантично выдержанной формой: девочка мала, но она королева.

Жанна трудилась, как муравей, вместе с Вильбуа и Эльвирой («Вот мой секретарь, не имеющий ни ушей, ни языка — я разумею, лишних», — представила ее Жанна). При второй встрече с принцем она чувствовала себя уже совсем спокойно. Перед ним можно было не скрывать своей неопытности. Перед ним она была не королева, а всего лишь ученица. И он перед ней был не слуга, но старший друг, опытный и искренний.

Они сочиняли и правили весь день. К вечеру текст был готов, Жанна прочла его. Все было на месте. Но ведь читать речь было нельзя, ее полагалось произносить. Жанна должна была предстать перед господами в «большом уборе» — в мантии, короне, со скипетром и державой в руках; не будут же камергеры держать свиток перед ее глазами! Королевский театр может быть мистерией, в крайнем случае трагедией, но не фарсом.

Вильбуа с темнотой уехал в Мирион, где назавтра долженствовал быть прием. Жанна, поужинав — что ела, что не ела, — помчалась вслед. Эльвира в карете непрерывно читала ей речь. В конце концов она заучила наизусть наиболее тонкие места, где нельзя было ошибиться даже в дыхании — чтобы сеньоры не поняли, упаси Господи, превратно. Все остальное она решила говорить близко к тексту. Спать она все равно не могла: с первыми лучами солнца побежала в зал, села на трон и «проверила впечатление». Принц похвалил ее способность менять голос: именно такой, тусклый, свинцовый, как бы не человеческий, нужен ей теперь. Басом она грохотать не может, голосок у нее тоненький, девичий, даже не женский еще, не щебетать же ей с престола! Жанна, обрадовавшись похвале принца, сказала, что, когда на нее наденут «всю амуницию», голос у нее будет «совсем каменный».

Тут пришлось спешно расходиться: Жанна еще не завтракала, ее надо было одеть, завить, напудрить, а времени оставалось в обрез: каких-то четыре часа. Тронная речь была назначена на самый полдень. Вильбуа тоже торопился — надо было доставить в Мирион кое-какие бумаги, кое-что уточнить, подправить и т. п. Курьеры и чиновники принца тут же забегали, как ошпаренные.

Все подошло своим чередом, приплыло по равномерной и безостановочной реке времени. Жанну одели, посадили на трон; господа сделали ей поклон, метя шляпами; ей дали скипетр и державу; ударила полуденная пушка, и Жанна начала говорить.

Вначале говорить в пустоту было легко: надо было привыкнуть к звуку собственного голоса, услышать самое себя, а это всегда легче, если не видишь устремленных на тебя многих глаз. К тому же сначала, как водится, шли общие фразы: глубоко скорбя… сочли мы за священный долг поднять рукой скипетр… благопопечением монаршей власти и благородных пэров существует… и прочая шелуха. Но затем, когда началась суть дела, невозможно было не видеть реакции слушателей. Жанна секунду колебалась: прилично ли венценосцу вертеть головой? «А, ну их всех!» Она немного повернула голову вправо и, чуть-чуть приподняв подбородок, стала смотреть на пэров сверху вниз:

— Особенно печалят нас отголоски распрей, потрясавших не столь много лет назад столпы государства Виргинского. Мы сожалеем о жизни многих лучших дворян и пэров, погибших за неправое дело, сознательно ли идя на него или будучи коварством вовлечены в злоехидные козни. Глаза наши не видят в сем благородном собрании сиятельного герцога Кайфолии…

Сеньоры отчетливо колыхнулись.

— …который, как нам известно, содержится под надзором в городе Дилионе. Побуждения, руководившие при подобном определении венценосным отцом нашим, нам неведомы, однако мы полагаем, что противно естеству заточать подозреваемого в опасном деянии человека на столь долгий срок в тюрьму, даже если тюрьма эта по своим размерам равна целому городу.

Не меняя положения рук, держащих атрибуты власти, она посмотрела влево, на вассалов, затем снова обратилась к сеньорам:

— Поэтому мы склоняемся к тому, чтобы даровать герцогу Кайфолии свободу выезжать за пределы города Дилиона и даже за пределы королевства, буде он того пожелает, ибо свобода человека, особенно же дворянина, для нас есть священное понятие…

Далее о свободе шли рассуждения философского порядка. Господа реагировали на них слабо. Явственнее всего на лицах проступали настороженность и ожидание. Что представляет собой эта девочка? Во всяком случае, держится она на редкость хорошо.

— Несомненно, что король Карл, отец наш, имел несколько иное представление о свободе, отчего проистекли многие печальные события. Нам надлежит решить, как совместными усилиями упрочить мир в среде благородного дворянства, и мы сделаем это. Тем не менее в деяниях короля Карла, как мы все это видим, немало было и разумного, вследствие чего, поелику государство в настоящее время далеко от потрясений, мы не будем стараться излишне резкими мерами сотрясать государственный механизм. Часы Виргинии идут и исправно показывают время, и мы приложим все силы к тому, чтобы усовершенствовать их, не останавливая без нужды.