Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3

Потом он отнес ее на постель, упоенную и пресыщеную, и она с блаженным вздохом вытянулась на прохладных шелковых простынях и замерла, как будто заснула. Он, пятясь, чтобы все время видеть ее, отошел к столу и сел в мягкое кресло. Он ненасытно любовался ею. Она, не раскрывая глаз, положила ногу на ногу, пошевелила пальцами, чтобы показать ему, что она не спит, что она знает, что он смотрит на нее. Алеандро вспомнил, как опытные однополчане поучали его на первых порах: «Любить надо во мраке, дорогой друг; смотрите на свою любовницу только до и никогда после; если вы посмотрите на нее после — ваша любовница погибла, вы возненавидите ее». Они были правы, в такие минуты он ощущал странную неприязнь к Аманде, и не то что смотреть — старался не касаться ее. Но то была Аманда, которую он не любил, ведь он платил ей деньгами. А сейчас он смотрел на беленькую девушку с золотыми волосами и не мог оторвать глаз. Он не хотел ее сейчас, но он ее любил. Она называла его Давидом — он не спрашивал почему. Но пусть. Если он был ее Давид, она была его Мелхола [58] …она была его Мелхола. — Мелхола — библейский персонаж, возлюбленная царя Давида в пору его молодости. .

Черные простыни были к месту. Беленькая девушка лежала на них, как редкостная драгоценность. Он произнес, почти пропел:

— Ты прекрасна, возлюбленная моя, вся прекрасна ты, и нет пятна на тебе…

И Жанна отозвалась ему в тон:

— Освежите меня яблоками, прохладите меня вином, ибо я изнемогаю от любви… [59] Ты прекрасна, возлюбленная моя и т. д. и ответ Жанны: Освежите меня яблоками и т. д. — цитаты из библейской «Песни Песней».

Алеандро поднял столик вместе со свечками и бутылками и перенес его к изголовью постели. Жанна раскрыла глаза, приподнялась и приняла от него фужер.

— Ты любишь меня? — спросила она.

— Да, — сказал он, припадая к ее ногам и покрывая их поцелуями. Она стала поджимать ноги и отталкивать его:

— Пощади меня, Давид, дай мне отдохнуть… Скажи мне лучше — за что ты меня любишь?

Королева? Какая королева? Перед ним была беленькая девушка с золотыми волосами и совершенно нагая.

Он ласково провел рукой по ее телу и сказал, не задумываясь:

— За то, что ты — это ты.

Она несколько времени смотрела ему в глаза своими широко распахнутыми голубыми глазами, потом кивнула:

— Ты, конечно, прав. Я люблю тебя за то же самое. Ты помнишь площадь Мрайян? Я ведь тогда упала нарочно…

— Да, — сказал он, — я знаю… Это было нашим вторым объяснением в любви…

— А первое?..

— Прошлым летом, в поле…

— Да, август, месяц по знаком Девы… Обними меня…

…Замковые часы прозвонили половину первого, когда она задала ему следующий вопрос:

— Скажи мне, Давид, есть у тебя друзья?

— Друзья?.. — Он запнулся. — У меня их множество…

Жанна улыбнулась:

— А кому из них ты мог бы рассказать об… этом?

Он растерянно посмотрел на нее, допил свое вино.

— Мне кажется, никому… Да и зачем? Ведь это — только наше с тобой, и больше ничье…

При этих словах девушка вздрогнула, как от удара. Он увидел, как она пошарила вокруг себя, потащила простыню и прикрылась до самого подбородка. Он с тревогой следил за ее действиями. Она выставила из-под черной ткани белый локоть и, опершись на него, выговорила:

— А у меня такой человек… был.

Он тоже вздрогнул. Он сразу понял, о ком она говорит. Это она полагала, что никто не придает отъезду в Толет Эльвиры де Коссе: все в замке только об этом и говорили — шепотом, разумеется. Ему вдруг тоже захотелось чем-нибудь прикрыться, но вся его одежда была раскидана по комнате. Он отсел от нее и завернулся в полог постели. Жанна молчала, словно ждала, пока он сделает это.

Затем она заговорила, не глядя на него:

— Эльвира была для меня все. Когда я полюбила, когда я призналась себе, что люблю тебя, — уже тогда я почувствовала, что ее общество менее желанно мне, чем бывало всегда… Я не могла сказать ей об этом, и даже если бы хотела — я не могла бы… Она стала просто тяготить меня, я перестала ее выносить… а она еще донимала меня расспросами — что со мной да почему… Это было несносно… И после нашей первой ночи я… ее… я ее прогнала, я отослала ее от себя… Я ей сказала что-то такое… не помню что и не хотела бы вспоминать… Она была тогда особенно назойлива, она кого угодно могла бы вывести из себя… Ах, зачем оправдываться! — Жанна стукнула кулаком по подушке и зарылась в нее лицом. — Эльвира не подозревала, что это от любви… но она же видела, что я словно чумная, не ем, не сплю, не разговариваю… она хотела мне помочь, но она не знала, чем помочь… И ничем она не могла бы помочь… я должна была сама… и вот теперь, когда я сделала это, я оттолкнула ее от себя…

Жанна замолчала. Кажется, она плакала.

— Выходит, что я виновен в этом, — сказал он, не подумав.

— Вот уж глупо сказал. — Жанна подняла на него сухие глаза, взгляд ее был строг и печален. Он смутился, даже закрыл лицо руками. Зазвонили часы на башне.

— Сколько это, я не поняла? — спросила она.

— Три четверти первого, — ответил он машинально.

— Я хочу выйти в лес. Не смотри на меня, я должна одеться.

Одевались долго, мучительно и неловко, стараясь не видеть и все время видя друг друга. Жанна неумело свернула волосы узлом на затылке и пыталась их сколоть; у нее ничего не получилось, и она, сердито тряхнув головой, оставила их распущенными. Не взяв свечи, она шагнула в темноту винтовой лестницы, и он последовал за ней. Ощупью выбрались они наружу.

Облаков не было, но ущербная половинка луны давала мало света. Ветерок шептался с листьями деревьев. Ночной сумрак съел все краски; только река поблескивала тусклым серебром. Жанна уверенно шла по тропинке среди высокой травы; Алеандро следовал за ней, как привязанный.

Тем же уверенным, неторопливым шагом Жанна перешла речку по хрупкому мосточку без перил и вошла в лес. Дорога была ей хорошо знакома, она могла бы идти и с закрытыми глазами. Она остановилась только, выйдя на большой камень на берегу реки. Алеандро понял, что она привела его на священное место, в храм девической дружбы. Он не смел ступить на этот камень. Жанна стояла, глядя на воду, и долго молчала.

Наконец она сказала не оборачиваясь:

— Мне холодно.

Он тут же снял плащ и набросил ей на плечи, но она недовольно повторила:

— Мне холодно. — И тогда он ступил на камень и обнял ее сзади. Она прижалась к нему спиной, она хотела, чтобы он утешил ее.

— Любовь моя, — заговорил он ей в затылок, — давай рассудим твое сердце светлым Разумом. Итак, ты полагаешь, что в сердце твоем может быть только один человек…

— Ничего я не полагаю, — всхлипнула она.

— Не перебивайте профессора, — сказал он, прижимая ее к себе, — извольте выслушать нашу гипотезу. Итак, ты полагаешь, что поскольку сердце твое занято мною, то никому другому… скажем, синьоре де Коссе, там уже нет места. Но это не так, ибо, если бы это было так, ты сегодня просто не вспомнила бы о ней. Но ты помнишь о ней, и это значит, что синьора де Коссе продолжает пребывать в твоем сердце. Ваш разрыв — это всего лишь глупая ссора, это камень, упавший на вашу дружбу, ранивший ее, но отнюдь не убивший. Надо убрать этот камень, и все пройдет. Вот и все.