Генрик Сенкевич - Камо грядеши

— Ежели он человек богобоязненный и способный пожертвовать собою ради братьев, познакомь меня с ним, — сказал Хилон.

— Он христианин, — ответил Кварт. — У Демаса большинство работников христиане, господин. Есть там работники дневные и ночные, этот как раз из ночных. Если бы мы пошли сейчас, мы застали бы их за ужином и могли бы свободно с ними поговорить. Живет Демас возле Торговой пристани.

Хилон с готовностью согласился. Торговая пристань находилась у подножья Авентинского холма, а значит, недалеко от Большого Цирка. Идти туда можно было, не обходя холмов, вдоль реки, через Портик Эмилиев, что значительно сокращало путь.

— Стар я уже, — сказал Хилон, когда они вошли в колоннаду, — и порою память моя туманится. Вот, к примеру, наш Христос был предан одним из своих учеников, а имени предателя я что-то никак не могу вспомнить.

— Это Иуда, который повесился, господин, — отвечал Кварт, слегка удивляясь, как можно не помнить этого имени.

— Ах, да! Иуда! Благодарю тебя, — сказал Хилон.

И некоторое время они шли молча. Дойдя до Торговой пристани, уже закрытой, они миновали ее и, обогнув склады, из которых производились раздачи хлеба народу, повернули налево, к домам, тянувшимся вдоль Остийской дороги до холма Тестация и Хлебного Форума. Там они остановились у деревянного строения, из которого доносился стук жерновов. Кварт вошел внутрь, а Хилон, не любивший показываться многим людям сразу и опасавшийся, что злой рок может столкнуть его с Главком, остался на улице.

— Любопытно взглянуть на этого Геркулеса, что работает мельником, — говорил себе грек, поглядывая на ярко светившую луну. — Если он негодяй и человек умный, придется мне раскошелиться, но если он добродетельный христианин и дурак, то сделает даром все, чего я от него потребую.

Его размышления были прерваны Квартом, который вышел из дома с человеком, одетым в тунику, называвшуюся «экзомис», скроенную так, что правое плечо и правая грудь оставались обнаженными. В такой одежде, не препятствующей свободе движений, ходили обычно работники. Взглянув на силача, Хилон удовлетворенно вздохнул — в жизни не приходилось ему видеть таких рук и такой груди.

— Вот это и есть, — сказал Кварт, — тот брат, которого ты желал видеть.

— Да будет с тобою мир Христов, — молвил Хилон, — а ты, Кварт, скажи этому брату, заслуживаю ли я доверия, а потом ступай домой во имя божие, ибо не годится оставлять престарелого отца в одиночестве.

— Он святой человек, — сказал Кварт. — Он отдал все свое достояние, чтобы меня, ему не знакомого, выкупить из рабства. Да отплатит же ему за это господь наш спаситель наградой на небесах.

Услыхав эти слова, силач склонился и поцеловал Хилону руку.

— Как твое имя, брат? — спросил грек.

— При святом крещении, отче, мне дали имя Урбан.

— Урбан, брат мой, есть ли у тебя время, чтобы нам побеседовать не торопясь?

— Работа у нас начинается в полночь, а покамест нам только готовят ужин.

— Значит, времени достаточно, пойдем к реке, и там ты выслушаешь меня.

Они спустились к реке и присели на каменном парапете — кругом стояла тишина, которую нарушал лишь отдаленный стук жерновов да тихий плеск воды внизу. Хилон внимательно изучал лицо работника — хотя взгляд силача был угрюм и печален, как обычно у живших в Риме варваров, Хилону показалось, что выражение его лица говорит о добродушии и прямоте нрава.

«Да, конечно, — сказал он про себя, — это человек добрый и глупый, он убьет Главка бесплатно».

— Урбан, ты любишь Христа? — спросил Хилон.

— Люблю всей душой, всем сердцем, — отвечал работник.

— А братьев своих? А сестер, которые научили тебя истине и вере в Христа?

— Их я тоже люблю, отче.

— Тогда да пребудет с тобою мир.

— И с тобою, отче.

Опять наступила тишина — лишь вдалеке громыхали жернова, а внизу журчала вода.

Глядя на яркий диск луны, Хилон начал протяжно, приглушенным голосом говорить о смерти Христа. Говорил он как бы и не Урбану, а будто себе самому припоминал обстоятельства этой смерти или же поверял ее тайну спящему городу. В рассказе его было что-то волнующее и торжественное. Работник плакал, а когда Хилон, стеная, начал сетовать на то, что в минуту смерти спасителя не было никого, кто бы его защитил, пусть не от распятия, так хотя бы от издевательств солдат и иудеев, варвар сжал огромные свои кулаки, обуреваемый горем и сдерживая ярость. Сама смерть лишь умиляла его, но мысль о черни, глумящейся над пригвожденным к кресту агнцем, возмущала его простую душу и вызывала дикую жажду мести.

— Урбан, а знаешь ли ты, кто был Иуда? — внезапно спросил Хилон.

— Знаю, знаю! Но он же удавился! — воскликнул работник.

И в голосе его слышалось сожаление, что предатель уже сам покарал себя и не сможет попасть в его руки.

А Хилон продолжал:

— Ну а если бы он не удавился и если бы кто-нибудь из христиан повстречал его на суше или на море, не должен ли этот человек отомстить за муки, кровь и гибель спасителя?

— Всякий бы отомстил, отче!

— Мир тебе, верный раб агнца! Да, свои обиды надлежит прощать, но кто вправе прощать оскорбление бога? Увы, как змея порождает змею, злоба злобу и измена измену, так из яда Иудина родился другой предатель, и как тот выдал иудеям и римским солдатам спасителя, так и этот, живущий среди нас, хочет выдать волкам его овечек, и, если никто не помешает предательству, не раздавит заблаговременно голову змеи, всех нас ждет погибель, а вместе с нами погибнет и слава агнца.

Работник глядел на него в сильной тревоге, словно не совсем понимая то, что слышит. А грек, накинув на голову угол плаща, запричитал глухим, будто из-под земли исходившим голосом:

— Горе вам, слуги бога истинного, горе вам, христиане и христианки!

И снова наступило молчание, в котором слышались только стук жерновов, заунывное пенье работников да шум реки.

— Отче, — спросил наконец работник, — а кто этот предатель?

Хилон опустил голову. Кто предатель? Сын Иуды, порождение яда Иудина, он прикидывается христианином, ходит в молитвенные дома лишь для того, чтобы обвинить братьев пред лицом императора, — они, дескать, не желают признавать императора богом, отравляют фонтаны, убивают детей и хотят уничтожить этот город, чтобы камня на камне не осталось. Через несколько дней будет отдан приказ преторианцам схватить стариков, женщин и детей и казнить их, как недавно предали смерти рабов Педания Секунда. И все это будет делом рук того второго Иуды. Но если первого никто не покарал, никто ему не отомстил, никто не защитил Христа в час его мучений, так кто же покарает этого, кто раздавит змею прежде, чем его выслушает император, кто его уничтожит, кто защитит от погибели братьев и веру Христову?