Наталья Павлищева - Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного

Но в Манису он не вернется. Может действительно никого не посылать? Мелькнула мысль отправить мужа Михримах Рустема-пашу. Сулейман смотрел на Хуррем, которая ждала ответ, и думал о том, что он, Повелитель Двух миров, Тень Аллаха на Земле, не вправе решить, кто из сыновей должен править в каком-то городе.

Почему-то подумалось, что из всех детей на Хуррем больше всего похожи Михримах и Селим. Дочь повторила мать во всем, а сын только внешне.

– В Манису поедет Селим.

– Зачем? – удивилась женщина.

– Учиться. Не хотел во дворце здесь, пусть учится там. Скажи, пусть завтра придет, я наказ дам. И подбери ему гарем, пора уже, небось?

Роксолана вздохнула, в этом Селима учить не надо, сам все давно знает и испробовал. Но султану ничего говорить не стала, только поклонилась и исчезла выполнять. Любимая жена, хоть и свободная женщина, все равно рабыня, как все, кто Хасеки, кто принадлежит Повелителю, кто составляет его семью, его двор, его империю. Вокруг него только рабы, но он сам тоже раб, раб правил, законов, обычаев. Может все изменить, это в его власти, но что это будет за власть и что за законы, если каждый султан начнет менять под себя? Империя существует до тех пор, пока законы незыблемы.

Вернувшись в свои покои, Роксолана устало кивнула сыну:

– Садись, поговорим.

Селим присел, спокойно глядя на мать, ничто не отразилось на лице, словно все происходящее его не касалось. Нет, пожалуй, насмешка в его взгляде была, словно Селима забавляла суета вокруг власти.

– Ты едешь в Манису.

– Как вам удалось добиться этого от отца? – все же не выдержал, во взгляде мелькнуло удивление.

– Я не добивалась, он сам так решил. – И не выдержала насмешливого спокойствия сына, который всегда умел выводить из себя именно этим. – Я предпочла бы Баязида.

– Так и сказали бы султану.

Вот в этом он весь: не отцу, не Повелителю, а султану, словно отделял себя от них, словно сам по себе, всегда сам по себе и знал что-то такое, что им недоступно. Наверное так и было, но ведь она тоже не ради себя билась как рыба об лед, старалась, чтобы их жизнь не прервалась раньше времени.

И вдруг подумала: а зачем? Спасала маленьких, когда еще ничего не понимали, чтобы жизнь прервалась, когда станут взрослыми, когда уже будут жалеть и оберегать своих детей, будут знать многому цену и многое ценить? Не лучше ли было вовсе не давать им жизнь, чтобы сейчас сходить с ума от одной мысли о том, что ее отнимут?

Роксолана едва не застонала от этой мысли, но сдержалась, глаза сына смотрели с любопытством. Ей всегда казалось, что он знает о ней и ее внутренней борьбе что-то такое, чего не знает никто, даже она сама. Селим понимал мысли матери, хотя именно с ним Роксолана никогда о размышлениях не говорила. Может, потому она сторонилась и даже побаивалась именно Селима?

Но сейчас он старший, Джихангира можно не считать, он искалечен еще в раннем детстве и может стать султаном только если остальных сыновей уже не останется. Последний во всем – в рождении, здоровье, возможностях.

Но если Селим столь проницателен, значит, он сможет одолеть Мустафу и стать султаном после отца?

И снова он угадал невысказанные мысли, покачал головой:

– Пусть бы лучше Баязид, я не стану бороться за трон с Мустафой.

Роксолана вдруг разозлилась:

– Тебя никто не просит бороться за трон! Нужно только не допустить Мустафу в Манису. Надеюсь, в Манисе ты займешься делом?

– Каким?

– Учиться править.

– Править? Но я никогда не буду править, к чему учиться?

– Селим, я никогда не говорила с тобой об этом, но ты и сам прекрасно понимаешь. Судьбу невозможно предвидеть. Твой дед был младшим среди сыновей султана Баязида, твой отец младшим среди своих братьев, но тот и другой стали султанами.

– Они хотели этого.

– Чего хочешь ты?!

– Если уж судьба мне дала короткую жизнь, хочу, чтобы на этот короткий срок меня оставили в покое. Госпожа, мы действительно никогда не говорили об этом, я для вас с султаном не существовал, но я хотел бы спросить вас: дает ли власть счастье? Вы счастливы с тех пор, как стали султаншей? А Повелитель?

И снова ее поразило то, как называл их Селим.

– Нам судьбой определено быть такими, как и тебе. И ты прекрасно знаешь, что не ради счастья, а просто ради жизни я все годы боролась за себя и за вас. Я была счастлива дома в детстве на свободе, но родив вас одного за другим, о себе уже не думала. Когда-нибудь ты это поймешь… А может, и нет… Иди, тебе скоро уезжать, подумай, кого ты возьмешь с собой…

Он поднялся, молча поклонился (никогда не старался поцеловать руку), но у двери вдруг сверкнул глазами:

– Ту итальянскую девчонку!

Роксолана поняла, о ком Селим – о Нурбану. Снова махнула рукой:

– Иди.

…Меньше всего ей хотелось отдавать Селиму Нурбану. Роксолана обучала девушку для Мехмеда, но тот мало интересовался чем-то кроме дела, даже на охоту ездил, потому что так султану положено.

И вдруг Роксолана подумала, что, возможно, именно Нурбану нужна сейчас Селиму. Эта девушка очень амбициозна, жаждет выдвинуться, если Селим приглядел ее, значит, понравилась. Может, она сумеет подвигнуть ленивца Селима на какие-то действия?

Хлопнула в ладоши, в комнате появилась служанка.

За последние годы Роксолана растеряла всех своих прежних слуг, кроме Марии. Нет, они не сбежали, никуда не делись, просто умерли, болезни не щадят никого, ни шехзаде, ни рабынь. Гекче приходила иногда, Роксолана сама выдала ее замуж, заметив интерес к красавцу драгоману, но у нее уже была семья, дети, свои заботы… Сначала пыталась давать новым рабыням имена прежних, но быстро поняла, что Гюль не заменит никто, и Зейнаб тоже.

Все чаще оставалась в одиночестве, как и Сулейман.

Отдушиной была только Михримах, хотя у дочери уже была своя семья, они беседовали, как подруги, только Михримах Роксолана могла пожаловаться на недомогание, чью-то нелюбовь, какие-то неудачи, хотя и дочери говорила не все и не всегда. Одиночество… наверное, это спутник всех, кто у власти.

Иногда, размышляя над этим, Роксолана думала, что именно потому Сулейман так ценил Ибрагима, тот хорошо знал еще молодого Сулеймана, и ему не нужно было объяснять что-то, о чем не всегда с легкостью скажешь вслух. У Роксоланы такой отдушины не было, напротив, вокруг только те, кто не любит, только и ждет любой оплошности.

Она ловила себя на том, что становится похожей на валиде, так же озабоченно хмурит брови, так же подолгу молчит или смотрит в стену.

Только с одним человеком Роксолана оставалась все той же пятнадцатилетней девчонкой, которая дрожала от страха и любви – с Сулейманом, своим Повелителем по праву и по сердцу.

Задумавшись, она даже не заметила, что вызванная Нурбану уже пришла и стоит у двери, скромно сложив руки. Мария молодец, многому научила эту строптивую девчонку, объяснила, что если хочет выжить, должна соблюдать правила, а если еще и неплохо жить, то обязана предвосхищать малейшее желание своей госпожи.