Наталья Павлищева - Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного

Армия бунтовала, требуя наказать Рустема-пашу, виновного в гибели Мустафы, потому что тот показал Повелителю подложные письма. У Рустема-паши право сказать правду, но что это будет за правда! Не просто горькая, а свидетельствующая, что в султанской семье не просто разлад, а ненависть, губящая всех.

– Рустем-паша, ты можешь сказать правду перед всеми, но заклинаю тебя: молчи. Уезжай в Стамбул, твое время еще придет, нужно дать время всему успокоиться. – Чуть помолчал и добавил: – А еще Стамбулу нужна защита, я не могу верить никому.

Точно знал, что произойдет в следующие месяцы уже не на востоке в очередном походе против Тахмаспа, а на севере в Румелии, спокойной и крепкой Румелии, которая едва не станет источником гибели султана, как когда-то стала местом, откуда начал свой поход его отец султан Селим против своего отца султана Баязида.

– Да, Повелитель, я уеду и буду молчать.

– Даже Хасеки Хуррем не говори.

– Я понял, Повелитель.

– Госпожа…

Весь вид кизляра-аги демонстрировал важность предстоящего сообщения, а еще его испуг.

У Роксоланы, которая возилась с внучкой, улыбка сползла с лица, сердце ухнуло вниз:

– Что случилось?

Кизляр-ага стрельнул глазами влево, вправо, словно показывая, что не мешало бы удалить присутствующих.

– Оставьте нас одних…

Служанки исчезли, словно их и не было в комнате, внучку тоже унесли.

– Что случилось?

Евнух топтался, словно не решаясь сказать что-то очень важное. В глазах все так же метался испуг.

Роксолана невольно отметила, что это испуг, но не ужас. Пока из комнаты уходили последние девушки и за ними страшно медленно закрывалась дверь, султанша успела передумать многое. Что-то с Сулейманом?! Но тогда кизляр-ага был бы не просто испуган, для него, как и для нее, это гибель, едва ли евнух стал бы вот так тянуть. Рустем-паша? Кто-то из шехзаде?

– Что?! Говори уж, наконец!

Кизляр-ага приблизился, зашептал почти невнятно:

– Повелитель казнил шехзаде Мустафу…

– Что?!

Но евнух уже опустил глаза и протягивал письмо, пухлая, женственная рука подрагивала. Роксолана почти разорвала, вскрывая, печать как назло не желала отставать от бумаги быстро.

Сообщение от Рустема-паши. Зять писал, что султан действительно казнил старшего царевича за измену. Подробности не сообщал. Это было немыслимо, ни для кого не секрет, что Мустафа готов сместить отца с трона, султан уже однажды простил старшему сыну такое намерение, всего лишь отправив из Манисы в Амасью, но теперь решился на казнь?

Это нужно было осмыслить, Роксолана махнула рукой евнуху:

– Иди…

Но тот топтался, видно знал что-то, чего не было в письме.

– Что еще знаешь?

Зашептал, заторопился:

– Обнаружились письма шехзаде Мустафы персидскому шаху и еще сербам, в которых он обсуждал страшное… Повелитель вызвал шехзаде к себе и велел казнить. В войске бунт…

Еще бы. Мустафу уже видели следующим султаном, а тут вдруг казнь.

– А Повелитель?

Конечно, первая мысль о нем, потому что пока Сулейман у власти, и они живы. Но опасение тут же отступило, не полегчало, нет, но как-то успокоилось. Единственный, кто мог претендовать на трон кроме Сулеймана и ее сыновей – Мустафа, если он казнен, то бояться больше некого.

Когда Махидевран уезжала в Манису, куда султан перевел Мустафу по просьбе самой Роксоланы, она обещала внушить сыну доброе отношение к братьям, обещала, что Мустафа, став султаном, не применит закон Фатиха. Роксолана и тогда не очень поверила, что у давней соперницы что-то получится, одно дело примириться с Махидевран и совсем иное попытаться примирить их сыновей. Одно неосторожное слово, брошенное даже невзначай, снова разожжет вражду, потому что все они соперники за власть. Пожалуй, только Джихангир никому не страшен.

А потом столько всего произошло…

И вот теперь Мустафы нет. Сулейман решился казнить старшего сына, любимца янычар? Он не мог не понимать, что это вызовет бунт в армии. Султан способен предвидеть если не все, то многое, уж это понимал прекрасно. Если решился, значит, знал, что делает. Или просто не было другого выхода?

Кизляр-ага развел руками:

– Больше ничего не знаю, Хасеки Хуррем.

– Хорошо, иди. И пока никому ничего не говори.

Евнух странно замялся.

– Разболтал уже?

– Нет, но и без меня известно, что шехзаде Мустафа казнен.

А вот это плохо, это означало прямую угрозу ее собственной если не жизни, то свободе. А еще Михримах и внуки…

Мысли заметались в голове. Селим в Манисе, и у него достаточно охраны… Баязид с отцом… Да, в Стамбуле только Михримах. Ее муж с Повелителем. А еще Нурбану с младшими детьми.

– Немедленно позови принцессу Михримах и скажи, чтобы взяла с собой детей и служанок.

– Уже сделал, Хасеки Хуррем.

Сообразительный…

А в комнату входила Михримах, она единственная имела право вот так вторгаться в покои султанши – почти без стука и без разрешения.

– Что случилось, матушка?

– Где дети?

– Со мной. Что-то с Рустемом-пашой? Или с Повелителем?!

– Нет.

Сделала знак кизляру-аге, чтобы удалился, тот юркнул за дверь, из коридора послышался его высокий тонкий голос, евнух с удовольствием отдавал распоряжения.

В дверь тихонько вошла служанка:

– Госпожа, Нурбану просит разрешения войти.

Роксолане совсем не хотелось сейчас объясняться с венецианкой, но она согласно кивнула:

– Пусть войдет.

Михримах, которая откровенно недолюбливала яркую венецианку, поморщилась:

– Может, потом?

– Я должна ей кое-что сказать. Послушай и ты, потом поговорим наедине.

Нурбану вошла, как полагается – опустив голову и сложив руки на животе:

– Хасеки Хуррем, почему в гареме переполох?

Роксолана сделала знак служанкам удалиться и также знаком подозвала обеих женщин к себе. Не время делиться на своих и чужих, слишком серьезные события.

И вдруг горько усмехнулась, сообразив, как в этот момент похожа на валиде Хафсу, небось, и губы так же поджала, превратив в ниточку.

Сообщила о казни Мустафы. Михримах и Нурбану отреагировали по-разному. Обе ахнули, но Михримах испуганно, потому что ее первой заботой был Рустем-паша, понимала, как тому сейчас опасно. А вот Нурбану с трудом сумела спрятать под опущенными ресницами довольный блеск. Конечно, ведь Селим становился наследником, следующим султаном.

Этих трех женщин новость объединяла и разделяла одновременно. Все три зависели от Повелителя, решившегося казнить зарвавшегося старшего сына, все три выигрывали от этой казни, но каждая по-своему. И все три беспокоились за мужей.

– До возвращения Повелителя из дворца никуда, и ты тоже будешь сидеть с детьми здесь, – Роксолана обернулась к Нурбану. – Ехать куда-то опасно. Не болтайте даже со своими служанками.