Наталья Павлищева - Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!»

Приезжала Гульфем, но ее и вовсе не допустили, чтобы не напоминала о пережитых неприятностях.

Присылали письма с пожеланиями скорейшего выздоровления сыновья и их наложницы. Писала Хюмашах, уверяя, что у нее все хорошо.

Почти каждый день прибывал гонец от султана и привозил послания, которые никто не рисковал читать, складывали стопкой у постели Роксоланы. Она видела эти письма, но не открывала, тоже не решаясь. Будь что будет, ей не хотелось ничего знать о судьбе той, что разрушила ее брак, теперь все равно, что решил султан, даже если он простил эту женщину и оставил в гареме.

Сначала хотелось спросить, что с лже-принцессой, но проваливалась в сон и забывала о ней, а потом произошла встреча, многое изменившая в ее жизни.

Позже Роксолана и вспомнить не могла, почему произнесла по-русски: «Береженого бог бережет», наверное, было к месту. Повторила по-турецки схожую пословицу, Заки-эфенди понял. Любопытная Чичек поинтересовалась:

– Это на каком языке вы сказали, госпожа?

– На русском.

Заки улыбнулся:

– Не забыли? Верно, человек не должен забывать язык, на котором впервые произнес «мама».

– Забыла, – вздохнула Роксолана, – это случайно вырвалось. Как помнить, если больше тридцати лет ни с кем не разговаривала?

– В Эскишехире священник-московит, из Иерусалима возвращается. Приходил сказать слова благодарности за имарет, в Иерусалиме построенный, и дом для паломников-христиан.

У Роксоланы вдруг заблестели глаза:

– Давно приходил? Может, не уехал еще?

– Если не уехал – найду, – обещал лекарь.

Монаха нашли и привели к Роксолане.

Она не сразу смогла произнести первые слова, сидела бледная, обложенная подушками, с синяками под глазами, впалыми щеками, смотрела почти умоляюще, словно боясь, что не поймет ее речь:

– Как ваше имя?

Забыла слово «зовут»… Но остальное, видно, сказала правильно, он понял:

– Отец Иов я, султанша. Могу не по-русски, могу на турецком говорить, ежели надо.

– Нет, по-русски. Сама хочу, давно не говорила… Слова вспоминаю с…

Он подсказал:

– С трудом?

– Да.

– Султанша, вы, если что забудете, по-турецки договаривайте, а я поправлю.

Дальше так и говорили на смеси двух языков.

– Вы русская ли, султанша?

– Русинка из Рогатина. Отец там священником был.

– Ух ты! Нет, в Рогатине не бывал… А как сюда-то?

– Как все – сначала в рабство, потом вот султаншей стала. А ты откуда?

Они были, пожалуй, одного возраста, только он бородой укрыт, волосы седые, худой не меньше, чем Роксолана после болезни, но худоба иная – не болезненная, а сильная, жилистая.

– Я-то московит, только давно дома не был. На Святой Афон ходил, там два года жил, потом три года в Константинополе, потому турецкий знаю, в Иерусалим ходил, там вас добрым словом поминают всякий день. Теперь снова в Константинополь, к патриарху Иоасафу, а в следующем году – обратно в Москву и в свой монастырь на север, к Белому озеру.

– Какая она, Русь, расскажи.

– Русь-то? Великий князь Иван Васильевич на царство венчался…

Остановила жестом:

– Про правителей я и без тебя знаю. Ты мне о Руси расскажи.

Посмотрел внимательно, все понял и тихонько заговорил, даже глаза прикрыл:

– Небо синее-синее… и березки белоствольные стоят… поле в желтых колосьях спелых и по окоему лес темной стеной… журавли клином с юга или на юг… а зимой снега белые, пушистые по пояс… и капель весенняя… и звон колокольный со звонницы над всем плывет…

Покосился на султаншу, вспомнив, что та, верно, мусульманка уже, не стоило бы о колокольном звоне-то. А у Роксоланы по щекам катились слезы, прошептала:

– Я и перекреститься не могу… креста на мне нет…

Некоторое время отец Иов молча смотрел на несчастную женщину, вокруг которой все в серебре да золоте, полным-полно слуг, готовых выполнить любое желание, а вот покоя в душе нет. Потом вдруг полез под ворот рубахи, достал оттуда простой крестик на простом шнурке, поцеловал и… протянул султанше:

– Коли примешь, возьми, он у Гроба Господня со мной побывал, там освящен.

Роксолана дрожащими руками приняла драгоценный дар. Совсем не думала, что будет с ним делать, просто знала, что дан от души и особенно дорог. И вдруг стала тихо говорить, что ее Господь никогда не простит, она веру сменила, даже хадж совершила.

– Я много о вас слышал, султанша. Не сплетни, что в Бедестане ходят, а о том, что бедняков кормите, больницы строите, школы…

– Мечети, – усмехнулась Роксолана.

Монах чуть помолчал, потом вздохнул:

– Я так мыслю: Бог, он един для всех. Пророки только разные. Но Господь видит, кто бы каким пророкам ни молился, чем он полезен: то ли под себя все гребет, то ли людям нужен. Будь честным, не укради, помогай ближнему, не убивай, не лги… у всех одинаково. Кто честен перед совестью своей, тот и прав пред Богом.

Они еще довольно долго беседовали, вернее, говорил все больше Иов, Роксолана не все понимала, но от одного тихо журчавшего голоса становилось на сердце легче и теплей. Посветлело на душе, а потому и полегчало.

В комнату, где сидела султанша с необычным гостем, зашел Заки-эфенди:

– Госпожа, вам пора настой пить. И достаточно сегодня сидеть, пора лечь и поспать.

– Простите, султанша, уморил я вас, – спохватился Иов.

– Нет, все хорошо. Спасибо за помощь и беседу. На душе полегчало. Возьмите, – она протянула перстень, но монах помотал головой.

– Не обижайтесь, султанша, не возьму.

– На дорогу пригодится.

Иов тихонько рассмеялся:

– Э, нет. Нищего не обворуют и сорок разбойников, скорее, внимания не обратят, а тому, у кого есть что взять, путешествовать опасно. Я лучше спокойно пойду без денег…

Они говорили уже по-турецки, чтобы и лекарь понял.

– Возьми, припрячь, чтобы никто не знал, монастырю на нужды отдашь.

После ухода монаха лекарь все же поинтересовался:

– О чем вы так долго беседовали с этим человеком?

– О родине, Заки-эфенди, о том, какая она красивая…

Лекарь на мгновение замер, Роксолане даже показалось, что в его старых глазах блеснули слезы.

– Заки-эфенди, а где вы родились?

– В пустыне. Нет ничего прекрасней пустыни, когда до самого горизонта желтые барханы…

– Лес! – возмутилась Роксолана.

– Нет, султанша, пустыня!

– Реки с прозрачной водой, озера и синее-синее небо!

– Барханы.

– Снега по пояс и капель весной…

– Это что?

– Снег – это…

– Снег я в Амасье видел, а это… капель?

– Капель – это когда на солнце сосульки таять начинают и капают так: кап, кап, кап… Вот и зовут – капель.

Роксолана счастливо смеялась, словно воспоминание о капели вдруг вернуло ей молодость и здоровье. Даже губы порозовели.

Крестик спрятала, позвав Чичек: