Бернгард Келлерман - Гауляйтер и еврейка

Через несколько дней Фабиан получил от бургомистра Таубенхауза приглашение посетить его.

В свое время у доктора Крюгера посетителей встречала некая фрейлейн Баум, всегда любезная и общительная, с которой можно было приятно поболтать. Но любезная секретарша исчезла вместе с Крюгером, Фабиан ожидал встретить в приемной пожилую, чопорную особу, озабоченную только своими обязанностями, и удивился, увидев перед собой молодую красивую девушку в желтой шелковой блузке.

— Господин обер-бургомистр ждет вас, — сказала молодая особа в желтой блузке и распахнула дверь в приемную «отца города».

Бургомистр принял Фабиана в меру приветливо; беседа их продлилась более часа.

Об этом Таубенхаузе Фабиан слышал кое-что от архитектора Крига; Криг отзывался о нем как о твердолобом педанте, мелочно следящем за распорядком рабочего дня. При Крюгере служащие могли спокойно опоздать на час или уйти на час раньше, теперь все изменилось. И чего только люди не рассказывали! Будто Таубенхауз подслушивает у дверей канцелярии, не болтают ли девушки, вместо того чтобы, как положено, стучать на машинке. Бережливость его, по слухам, доходила до скряжничества. Каждый карандаш, каждая лента для пишущей машинки, каждый лист бумаги строго учитывались. Все это было, конечно, сильно преувеличено, и Фабиан приятно удивился, встретив человека лет сорока с довольно симпатичным лицом.

Бургомистр Таубенхауз, высокий и, пожалуй, даже представительный человек в черном сюртуке, был олицетворенное достоинство. Его довольно жидкие волосы были подстрижены ежиком, а маленькие черные усики под ноздрями походили на два пятнышка сажи.

Когда он говорил, очки в золотой оправе то и дело поблескивали, подчеркивая блеклый цвет его маловыразительного лица. В петлице сюртука виднелся нацистский значок, а на груди, красовалась колодка с несколькими знаками отличия, воспроизведенными в миниатюре. Беседуя с бургомистром, Фабиан установил, что это были заурядные знаки отличия, жестяные бляшки, какие носил чуть ли не каждый офицер. Сам Фабиан мог щегольнуть и не такими наградами.

У нового бургомистра был глубокий голос, временами несколько резкий и раскатистый. Говорил он с прусскими интонациями и непринужденно, как, по наблюдению Фабиана, говорят люди, не отличающиеся глубиной мысли.

Сначала они поделились своими воспоминаниями из времен мировой войны: оказалось, что они оба долгое время стояли в Аргонском лесу. Смотри-ка! Фабиан сразу поднялся в глазах Таубенхауза, потому что хорошо знал «Аистово гнездо» в Аргонском лесу.

— «Аистово гнездо»! — обрадованно воскликнул Таубенхауз. — Я построил «Аистово гнездо» специально для тяжелых минометов.

— Я обслуживал тяжелые минометы в «Аистовом гнезде», — сказал Фабиан.

— В «Аистовом гнезде»? Что вы говорите! — рассмеялся Таубенхауз, который вообще смеялся очень редко. Разговор долгое время вертелся вокруг «Аистова гнезда».

— Ну и западня был этот Аргонский лес, — заметил Таубенхауз. — Значит, вы и «Аистово гнездо» знаете? Прекрасная школа для солдата — Аргонский лес! Ну, а теперь, — прибавил он, сердито поблескивая стеклами очков, — с постыдным Версальским договором мы, слава Богу, покончили. Я убежден, что французы и англичане возместят нам каждый грош, да еще и несколько грошей добавят! Об этом мы сумеем позаботиться, так ведь?

Наконец они затронули основную тему разговора. Таубенхауз рассказал, что он прибыл из маленького городка в Померании, где «козы и гуси разгуливают по Рыночной площади». Он именно так и выразился. В высоких сферах сразу поняли, что это неподходящее место для развития его дарований, и вверили его попечениям этот прекрасный город.

Разумеется, он, Таубенхауз, должен сначала обжиться здесь, изучить город, жителей, общественные условия, а потом уж приниматься за его перестройку.

— Это будет поистине титаническая работа, черт возьми! Взгляните хотя бы на мостовую! Да, да, взгляните на эту мостовую! — снова воскликнул Таубенхауз, и его золотые очки блеснули. — Как в деревне — кривая, горбатая. Все камни разные, ни одной прямой линии; стыд и позор. Мне эта страшная мостовая бросилась в глаза еще на Вокзальной площади. А извилистые улочки в старом квартале города с нищенскими средневековыми домишками без каких бы то ни было удобств и с нарушением правил гигиены! Есть, конечно, любители старых строений, но мой девиз — долой этот хлам!

В пылу разговора он встал и обдернул жилетку. Все в этом человеке изобличало большое самомнение.

— Через несколько месяцев, — продолжал он, ударив ладонью по столу, — этот город станет одним из самых благоустроенных городов нашего возлюбленного отечества, за это я вам ручаюсь.

Фабиан кивнул головой в знак того, что не сомневается в словах бургомистра.

Ободренный Таубенхауз стал развивать свои планы и программу действий. Его золотые очки сверкали, и он то и дело стучал по столу ладонью. Те, что доверили ему этот прекрасный город, видит Бог, не раскаются!

— Город станет лучшей жемчужиной в венце немецких городов! — воскликнул Таубенхауз. — Он будет не только самым красивым, но и самым приятным и благоустроенным, это будет город музыки и театра, как Мюнхен, город искусства, как Дюссельдорф, — одним словом, в нем расцветут все искусства, и при этом я хочу, по возможности, поднять и его благосостояние. Жители его должны быть воспитаны в духе любви к отечеству и самопожертвования, в духе подлинной национальной солидарности. Жителям этого города будут завидовать все. Вы меня поняли?

Фабиан кивнул. «Не много ли будет, черт подери? — подумал он. — Впрочем, это в духе национал-социалистской партии, для которой нет ничего невозможного. Она ставит себе целью невозможное, чтобы достигнуть возможного».

— Мне кажется, я понял вас. Если суметь пробудить ум и сердце города, то ваша грандиозная задача окажется выполнимой.

— Ум и сердце города! — в восторге закричал Таубенхауз. — Золотые слова! Я вижу, вы меня поняли. Вы сами называете эту задачу грандиозной; да, это не пустяки! Конечно, мне нужно будет привлечь к ее осуществлению образованных, толковых людей, обладающих ясным, трезвым умом, людей, которые захотят мне помочь и которых, я надеюсь найти в процессе работы. Признаюсь откровенно, что я имел в виду и вас, господин Фабиан.

Фабиан встал и вытянулся, как офицер, выслушивающий приказ своего командира. Затем, вспомнив, что они не в Аргонском лесу, слегка поклонился.

— Располагайте мной по своему усмотрению, — произнес он не без торжественности. — Вы можете рассчитывать на меня. У меня только одна просьба: поскорей назначить мне участок работы.

Готовность Фабиана произвела на Таубенхауза благоприятное впечатление. Он удовлетворенно улыбнулся, и, выражение его лица стало еще более самодовольным.