Ефим Курганов - Первые партизаны, или Гибель подполковника Энгельгардта

Неудача с первым доносом на своего помещика не остановила дягилевцев. И они принялись за второй и попробовали при этом сделать выводы из неудачи, постигшей их с первым доносом.

И в самом деле, этим вторым доносом они таки уничтожили своего барина. Скосили, так сказать, под чистую. Проделано это было крайне подло, но при этом, надо признать, необычайно умело.

Сомнений быть не может: у дягилевских крестьян были, как видно, свои ушлые советчики.

И вместе со всем, дельце было состряпано предельно бессмысленное. Ведь сами дягилевцы ничего не выиграли как будто; скорее проиграли в итоге.

Ну, поживились некоторое время хозяйским добром, попили всласть водочки да ликёрчиков чудодейственных, откушали меду, цукатов и пастилок дягилевых. И это ведь и всё. Более выгод никаких, собственно. А потерь — без числа. Деревня-то погибла. Крестьянское хозяйство в результате не поднялось, а разорилось вконец.

Но зато, конечно, чувство мести крестьянской полностию было удовлетворено. Это уж несомненно.

Да, порою и в лесных глухоманях разгораются весьма нешуточные страсти и изощрённо плетутся виртуознейшие интриги.

Стояла вторая половина сентября 1812 года, шёл второй месяц, как в Смоленской губернии хозяйничали французы, поляки, баварцы, вестфальцы, пришедшие на российские земли в составе «Великой армии».

Хозяйничанье это привело к чудовищному росту мародёрства. Губерния нищала, богатейшие имения приходили в упадок (тем более, что кое-где под шумок и крестьяне стали мародёрничать), но при этом силы захватчиков не укреплялись, а наоборот — всё ощутимее слабели.

То, что произошло в небольшом сельце Дягилево, не является случайностью и никак не может быть целиком списано на буйный и нетерпеливый нрав помещика Павла Ивановича Энгельгардта. Я просто убежден в этом.

В первую очередь, дягилевские события следует рассматривать на фоне беспорядков, происходивших летом и осенью 1812 года. В том числе беспорядки эти были и в Смоленской губернии. Там были партизаны, но были и мародёры, и этими мародёрами являлись не только захватчики.

Я имею в виду грабежи и поджоги имений и складов, убийства управляющих и приказчиков, оставленных помещиками «охранять добро», сотрудничество с новой властью и даже совместное мародёрство.

То всё были прямые последствия распространявшихся в губернии слухов о «воле».

Интересно, что когда Наполеон уже находился в занятой им Москве, он получил прошение жителей города Руза с просьбой издать декларацию о воле. Декларация издана так и не была, но вот прошение-то существовало в реальности.

Всё это как раз и есть ключ к тому, что случилось с главным героем нашего повествования. Разумею, конечно же, Павла Ивановича Энгельгардта, владельца небольшого села Дягилево, в коем пребывало 77 крестьянских душ. Вот эти души и натворили дел, фактически уничтожив и барина своего и само имение.

Коллизия, скажем, истинно трагическая. Как же тут скажешь иначе?

В самом деле, мощнейший патриотизм хозяина имения столкнулся с не менее мощным антипатриотизмом его собственных крестьян, для которых возможность не работать перевесила все остальные помышления, в том числе и любовь к Отечеству.

Во всяком случае четыре зачинщика (авторы доноса) точно были, и их ухищрения привели к гибели всей деревни. И сии четыре зачинщика, безо всякого сомнения, возможность не работать ставили выше всего остального.

И все сельчане, судя по всему, четырёх зачинщиков поддерживали. Они-то ведь, после крестьянской сходки, и делегировали их в Смоленск, в Верховную комиссию и к генералу Виллебланшу, реально представлявшему французскую власть в губернии.

Очевидно, что идея погубления своего барина (Павла Ивановича Энгельгардта) была принята коллективно, едва ли не всею деревнею.

Ещё бы! Пришли «хранцы» (французы) и дозволяют как будто не ходить на барщину, дозволяют вообще не работать на барина! Да как тут «хранцев» не полюбить всей душою?! Да и как тут не донести на барина, дабы вовсе избавиться от него?!

Четырем зачинщикам поддержка деревни была обеспечена. Ежели бы Энгельгардту кто-то из крестьян сочувствовал, то его, безо всякого сомнения, верные мужики нашли бы возможность предупредить. Но таковых не оказалось, увы.

Идём далее. События-то развивались по нарастающей. Crescendo. Темп был взят бешеный, я бы сказал. Да и не только Дягилево — всю Смоленскую губернию буквально захлестнул смерч беспощадных событий, подчас довольно-таки страшных.

Гибли помещики, приказчики, управляющие. Не все до единого, но многие.

Однако самым известным стал тогда именно случай подполковника Энгельгардта.

Да, крестьяне донесли на своего барина новым властям (такое случалось в то время, и не раз; могли даже и сами барина прикончить — в общем, ничего удивительного, бывало в том 1812 году), но он-то решительнейшим образом отказался вступать в сговор с новой властью и заплатил за это самую высокую цену — жизнию своею.

Трагичность сложившейся ситуации, несгибаемый патриотизм пореченского дворянина как раз и подняли этот случай, сделали его особо широко известным, знаменательным.

Крестьянский донос, представленный в Смоленск, и привел как раз к тому, что в Дягилево, в глухие пореченские места, была отправлена, наконец, французами карательная экспедиция, точнее поисково-карательная.

И отправлена сия экспедиция была с целью розыска и ареста одного человека — помещика Павла Ивановича Энгельгардта, владельца сельца Дягилево.

Да, крестьяне донесли врагам земли русской на своего собственного помещика. Таковы страшные, но неопровержимые факты. И крестьянский донос был французами принят…

При вторичном своём появлении в Дягилеве комиссар Рагулин представил Энгельгардту новое предписание французского правительства Смоленской губернии, а именно — указ об аресте, под коим значилась фамилия аж самого военного губернатора, бригадного генерала Жомини.

А также комиссар Рагулин представил владельцу Дягилева и второй донос, но подписан он был всё теми же четырьмя крестьянами Павла Ивановича. Опять же донос, как и в первый раз, был переведён на французский язык и всё тем же Санхо-Ляшевичем, магистратским переводчиком.

Да, фамилии крестьян были те же, переводчик тот же, а вот сам донос был совершенно новый и гораздо более опасный, чем первый. Второй-то донос был по-настоящему коварен. Судите сами, любезные читатели! Пересказываю в общих чертах, но близко к тексту, а точнее к пересказу, сделанному священником Мурзакевичем, духовником Энгельгардта.

Отставной подполковник Энгельгардт по-прежнему обвинялся в насильственном пресекновении жизни солдат и офицеров «Великой армии», но только теперь утверждалось, что захоронены они на территории сельца Дягилево, а именно — в самой непосредственной близости от господского дома, и указывалось даже точное место погребения.