Грегор Самаров - Адъютант императрицы

Долго еще продолжались в Петербурге торжества и ликования; всякий, имевший какое‑нибудь отношение ко двору, старался как можно нагляднее показать, насколько он рад этой двойной победе императрицы над внешними и внутренними врагами. Сановники и высокопоставленные придворные соперничали друг с другом, раздавая бедным подарки и устраивая на свой счет народные увеселения. Народ с радостью принимал все это, тем более что победа над турками не только льстила национальному самолюбию, но в этом видели также доказательство особого Божьего благоволения к православным христианам и святой Руси.

Напротив того, во дворце после торжественного богослужения и блестящего приема императрицы царила полная тишина. Казалось, императрица хотела этим показать, что хотя она и благодарна Богу, но собственно никогда и не сомневалась в победе своих войск над турками и над мятежниками и относится к этому как к делу вполне естественному. Она принимала от своих министров обычные доклады, продолжала вести легкие беседы с Дидро и даже несколько ограничила приглашения на обеды и вечерние собрания. Точно так же вели себя ее приближенные. Спокойно и почти равнодушно говорили они о блестящих успехах, которые привели весь народ в радостное упоение. Если можно так выразиться, сложился официозный лозунг: императрица приказала победить — и ее генералы, конечно, одержали победу.

Потемкина никто не видел. Он не являлся ни на маленькие вечеринки в Эрмитаж, ни к обедам, не принимал и многочисленных посетителей, собиравшихся в его приемной, желая осведомиться о его здоровье. Менее посвященные начинали думать, что расположение, которое императрица питала к своему генерал–адъютанту, было только мимолетной прихотью, и наплыв царедворцев в приемной «забытого» адъютанта стал заметно уменьшаться. Те же, — кто глубже знали внутреннюю жизнь дворца и поддерживали отношения со сведущей дворней, знали, что Екатерина Алексеевна долгие часы проводила у Потемкина.

Князь Орлов выказывал беззаботную веселость. Он давал офицерам различных полков ежедневно блестящие обеды. В его доме царило необузданное веселье. Он появлялся на парадных гуляньях, входил в толпу, которая всегда приветствовала его восторженными кликами, с мелкими мещанами и крестьянами пил водку, отлично умея делаться популярным в народе. Он полными пригоршнями бросал золото и громко смеялся, любуясь вызванной этим давкой и смятением. Государыня по–прежнему приглашала его на маленькие собрания и принимала с изысканной вежливостью, так что казалось, будто она или не заметила его резкой выходки на торжественном приеме, или совершенно забыла об этом. Но ближайшие к Орлову люди замечали в нем болезненное, лихорадочное беспокойство; он говорил беспрерывно, его руки дрожали, резкий беспричинный смех сменялся у него неожиданной мрачностью. Его брат Алексей Григорьевич часто озабоченно присматривался к нему и заклинал его добиться разговора с императрицей, чтобы объясниться. Но Григорий Григорьевич с язвительной усмешкой всегда отклонял такой совет.

— Я посадил ее на престол, так неужели же мне унижаться перед ней? — восклицал он. — Дрожать должна она передо мной: Екатерина отлично знает, что находится в моих руках. Я поставил клеймо на ее любовнике, так что он не решается показываться на свет Божий. Оба они не осмелятся больше идти наперекор мне!

После таких речей Григорий Григорьевич стремительно выбегал, чтобы не слышать слов брата, и чаще стал прибегать к своему любимому напитку — замороженному шампанскому и рому, в котором он находил забвение от томившего его беспокойства, и засыпал поздней ночью на несколько часов.

Пойманный Пугачев был наконец доставлен в Москву генералом Павлом Потемкиным и заключен там под строгую охрану.

Императрица хотела совершенно забыть о восстании, после того как оно было подавлено. Его главный виновник не должен был быть ни предметом сострадания, ни любопытства, но во всяком случае она желала знать результаты расследования всего дела. Последнее было поручено военному министру графу Чернышеву и князю Григорию Григорьевичу Орлову, которые отправились в Москву.

Князь Орлов принял это поручение с особенной радостью: он усматривал в своем назначении признак незыблемости его положения. Он поделился своим мнением с братом Алексеем, но последний только озабоченно покачал при его словах головой.

Обо всех своих распоряжениях государыня сообщила Потемкину, и тот, вполне одобрив принятые меры, сказал:

— Дело это важное, точно, надо везти в Москву. Бунтовщик, дерзнувший посягнуть на престол нашей милостивой повелительницы, намеревался дойти до Москвы, пусть не дошел, а привезли в кандалах — в ней он и должен получить следуемое по закону наказание. Но перед этим он обязан сказать всю правду. Как ни опытны в государственных делах граф Чернышев и князь Орлов, но дело сыска и допроса — особое дело, требующее исключительных знаний и привычки. Не мало тяжких преступников побывало в казематах Петропавловской крепости, не раз ее коменданту приходилось участвовать на допросах; и вот для того, чтобы пролить полный свет на все злосчастные и ужасные проступки этого дерзкого самозванца, я позволил бы себе посоветовать вам, ваше императорское величество, приказать и коменданту крепости отправиться в Москву. При таких сложных обстоятельствах ни один опытный человек не будет лишним.

— Ты прав, Григорий Александрович. Я принимаю твой совет, необходимо добиться полной правды.

Таким образом, к двум сановникам, отправившимся по повелению государыни в Москву, присоединился и комендант Петропавловской крепости.

Однако Потемкин, который в появлении Пугачева подозревал руку Орлова и до которого дошли слухи о таинственном монахе, побывавшем в крепости в день того незабвенного парада, положившего начало благоволения к нему императрицы, не ограничился этой первой частью своего плана. Имея в своем распоряжении опытных шпиков, следивших за каждым шагом Орлова, он выбрал одного из них и направил в Москву с поручением проследить за допросом Пугачева и сообщить ему все подробности. Малый оказался очень ловким и, не жалея денег, которые ему в изобилии дал Потемкин, сумел пристроиться за дверями того помещения, в котором происходил допрос, и таким образом мог слышать его во всех подробностях.

Посередине комнаты, которая была отведена для допроса и перед входом в которую стояла под ружьем усиленная стража, находился стол, весь заваленный исписанными бумагами и документами, за ним сидел главный прокурор верховного суда, назначенный вести протокол заседания. Две боковые двери в соседние комнаты были завешены плотными сборчатыми портьерами. Князь Орлов и граф Чернышев заняли приготовленные для них кресла, и немедленно вслед за тем в комнату ввели под сильным конвоем Пугачева. Солдаты, с заряженными ружьями и примкнутыми штыками, тотчас же покинули зал, ожидая у самых дверей новых приказаний.