Грегор Самаров - Адъютант императрицы

Пришлось поневоле решиться на более строгие меры. В Оренбург был назначен князь Вяземский, и, после того как гарнизоны всех крепостей были значительно усилены регулярными войсками, хорошо обученной пехотой и артиллерией, он отнял у некоторых казаков их пастбища, на которых основывалось всё их богатство. Он обещал прощение императрицы, если казаки тотчас выставят целый полк солдат и не станут противиться в будущем рекрутским наборам.

В Гурьев прибыл генерал фон Траубенберг [18], лифляндец родом, для набора рекрутов из отдельных станиц, на что казаки согласились, хотя и неохотно, чтобы получить обратно свои выпасы.

В станице Сарачовской, как и по всем местам по течению реки, при данных обстоятельствах тоже было сильное брожение умов. Станица состояла из дворов, довольно далеко отстоящих один от другого; низкие хаты были окружены сеновалами и амбарами для хранения садовых плодов; дальше стояли большие и малые навесы для защиты стад в суровое время года, а сами эти стада паслись кругом на роскошных низменных лугах.

Вечернее солнце отражалось в желтоватых, медленно текущих волнах реки. У самых берегов поднимались громадные заросли камыша, почти такие же высокие и густые, как и у Гурьева, укрепленные башни которого выступали вдали из волнующегося зеленого моря.

На луговине, отлого поднимавшейся от этого прибрежного камыша к жилью, сошлось все мужское население станицы: генерал Траубенберг возвестил о своем прибытии на следующее утро для рекрутского набора и приказал, чтобы ему были представлены все мужчины, способные носить оружие.

На самом краю станицы возвышалась деревянная церковь, окруженная несколькими братскими кельями. В них жили монахи, которые поселились здесь, чтобы принять казаков — жителей Сарачовской — под свой духовный надзор. Среди строго набожного населения, относившегося с глубоким почтением к служителям церкви, им жилось, очевидно, хорошо, потому что сады вокруг монастырских зданий были возделаны превосходно; тут было единственное место во всей станице, где высокие деревья давали тень, а между роскошными ягодными грядами зеленели даже виноградные лозы; однако в этот день иноки не прогуливались по чистеньким садовым аллеям, спокойно любуясь ростом своих плодов и упражняя ум в поучительных разговорах для назидания и отрады душ своей паствы. Они также вышли на луг для совещания, и среди могучих казацких фигур можно было видеть монахов в черных рясках, обутых в лапти, и в четырехугольных черных клобуках и скуфейках [19]. Старейший из них, отец Юлиан, был семидесятилетний старец; густые белоснежные волосы его ниспадали из‑под клобука на плечи, а длинная белая борода, разделенная надвое, покрывала грудь. Он был высок, худ и сгорблен, но не дряхл; лицо, на котором можно было рассмотреть только сильно выдавшийся нос и глубоко запавшие блестящие темные глаза, обнаруживало силу воли и холодную мужественную решительность; в глазах этих горел тот непреклонный, ни перед чем не отступающий фанатизм, каким в те времена почти всюду отличались православные монахи — он делал иноков значительным фактором общественной жизни, который правительство старалось то подавить, то обратить в свое орудие и с которым во всяком случае ему приходилось считаться.

Остальные монахи были моложе и далеко уступали отцу Юлиану в силе духа, но и в их глазах светились одинаковое мужество, одинаковая фанатическая решимость и сила воли; с первого взгляда можно было убедиться, что они не оставили бы своего настоятеля ни на каком пути и последовали бы за ним, пренебрегая всеми опасностями.

Молодые станичники осыпали злобной бранью новые порядки; все они единодушно решили не подчиняться им, но или созвать все яицкое казачество к открытому восстанию, или бежать в степь к соседним киргизам, чтобы предложить им союз против правительства. Везде велись буйные, непокорные речи, и тот, кто ожесточеннее нападал на правительство, привлекал к себе всеобщее одобрение.

Наконец на копну сена, которая служила ораторской трибуной, взлез старик, а остальные станичники сгруппировались вокруг нее, частью стоя, частью лежа на траве. С серьезным, спокойным лицом старый казак подал знак рукою, и действительно, при виде его среди собравшихся водворилась некоторая тишина.

— Послушайте Матвея Скребкина, — раздались разные голоса. — Послушайте сотника, он всегда умеет присоветовать лучше всех! Послушайте Матвея Скребкина!

Сотник был крепкий старичина, приблизительно в годах отца Юлиана, но обнаруживал во всей своей осанке гибкость конника и военную выправку. Как и на всех остальных, на нем был кафтан синего сукна, широкие шаровары, сапоги до колен и барашковая шапка. На поясе с серебряными бляхами у него висела прекрасной работы сабля, с позолоченной рукояткой, — единственный знак отличия, выделявший его из общей массы. Загорелое лицо Скребкина отличалось твердыми чертами: житейская борьба и труд не пощадили его; тем не менее в голубых глазах его читалась спокойная, ласковая кротость; однако то была не кротость, основанная на слабости, а скорее твердое сознание полной, но сдержанной силы.

— Выслушайте меня, братцы–атаманы! — сказал Скребкин. — Вы взволнованы и разгневаны, а гнев — плохой советчик. Конечно, вы вправе досадовать, потому что губернатор жестоко посягнул на наши старинные права, но лучше ли будет, если вы окажете открытое сопротивление или убежите в степи? Разве мы достаточно многочисленны или достаточно вооружены, чтобы тягаться с царскими полками да пушками? А если вы убежите, что будет с нами — стариками, женщинами и детьми? У нас отымут наши пастбища и наши стада! Вы же не найдете доброго приема у киргизов, когда они увидят, что вы пришли просить у них, а не давать им, и наши прекрасные берега обратятся в пустыню или попадут в чужие руки, чужие люди уведут прочь ваших жен, а детей ваших обратят в рабов. Поэтому подумайте хорошенько, прежде чем решаться на безрассудные дела! Вспомните, что ведь от вас требуют только того, чтобы вы носили оружие для обороны великого государства Русского, которое издавна защищало нас и наших отцов!.. Ведь военное дело–первое удовольствие казака! Отцы ваши стяжали громкую славу под знаменами царей, неужели же вы не хотите сравняться с ними? Вспомните, что вас призывает к оружию царица, что каждый сын Православной Церкви обязан следовать этому призыву. Царица от нас далеко, и, может быть, лукавые слуги обманули ее, уговорив посягнуть на наши права; тем не менее вы должны повиноваться ее призыву, который требует только того, что для каждого доброго казака должно служить радостью и честью; поэтому советую вам, делайте то, что от вас требуют: служба в русском войске сулит вам почет и богатую добычу. Я же, ваш сотник, соберусь тогда и поеду сам к царице — она выслушает меня, и если вы исполните долг повиновения, то она восстановит опять ваши права и исполнит обещания, данные вам ее предками. Вот мой совет. Как люди свободные, вы можете следовать ему или пренебречь им, но если вы примете его, то это принесет пользу всему нашему казачеству.