Василий Ян - Том 4

— Не в чащу, — сказал вынырнувший откуда-то и пропадавший целый день бурлак. — Я уже разведал. Есть тропа, ведет она через болота на реку Глядяшку. Там копачи-ровщики и молотобойцы рудную землю достают и плавят. Туда надо путь держать.

Разыскали в кустах Гнедка, впрягли его в телегу, и по едва заметной тропе бегунцы потянулись в глубину темного безмолвного леса.

Бурлак, шагая возле телеги, объяснял лежавшему в ней деду:

— Эта речка здесь Беспута. Нам только от нее отойти, перевалить через увал, и там выйдем к речке Глядяшке. Она вливается в речку Тулицу: про Тулицу ты уже слышал — на Тулице стоит город Тула.

— И куда ж ты нас ведешь? Смотри, брат, еще туда приведешь, откуда и не выберешься. Ты ведь даже не сказал, как тебя звать, как по батюшке величать.

Бурлак тряхнул темной гривой и, подмигнув, сказал:

— Для ярыжки и дьячка я зовусь как когда придется: иной раз Кузькой, иной Терехой. А тебе я правду скажу, зовусь я Наумка Кобель — такое уж мне прозвище дали, что очень я бродящий, как пес бездомный.

Гнедко, не торопясь, протащил телегу по размытой исковерканной дороге через, казалось бы, непроходимую засеку. Всюду Наумка Кобель находил тропу, обходы и пролазы.

У деда медленно заживала рана. Но Тимофейка уже перестал ждать смерти, а рассказывал о вольной жизни в Уральских горах, на понизовьях Волги и в далекой Сибири.

— Пускай меня ловят, пускай в железы клепают, в клетку садят — Тимофейка отовсюду уйдет. Не бывать больше на мне боярскому хомуту.

Через несколько дней скитаний по лесу сумрачная чаща кончилась, и показались прогалины. Вымазанные сажей люди ходили возле ям, куда они складывали вывороченные пни и коряги. Дым подымался столбами в разных местах леса.

— Здоровы будете! — крикнул Наумка.

— Что за лесовики? — ответил один.

— Были лесовики-грибоеды, теперь ищем где почище, чтоб попасть на Городище.

— Да тут и есть Городище, вон за рощей!

— Знать, и вы с завода?

— Все мы здесь закабаленные заводу — жжем уголь.

— А как насчет работы? Ковачи здесь нужны? — прохрипел дед из телеги.

— Не ты ли ковать собираешься? Тебе умирать пора.

— Умри-ка ты сегодня, а я завтра…

— Какой храпец! Жизнь тебе, что ли, не мила, что ищешь прикабалиться к нашему заводу?

— Там виден будет тын, где дед добудет алтын, — сказал Наумка. — Лучше объясни, где дорога.

— Чего объяснять? Езжай прямо — к заводу и приедешь.

Городищенский завод оказался множеством сараев и изб, рассыпавшихся вдоль речки Глядяшки. Четыре плотины подпирали речку, образовав запруды. Водяные мельницы осели возле плотины; вертелись большие колеса, и тяжелые глухие удары доносились из построек.

Многочисленные подводы тянулись с разных сторон. Одни везли красновато-бурые камни — железную руду, другие — уголь. Возле подвод шагали крестьяне, бабы и дети.

— Не здесь ли хочешь остаться? — спросила бабка.

— Деда, поедем дальше, — поддержала Аленка. — Смотри, здесь народ, ой, сумрачный! Видно, и здесь не лучше, чем было в Пеньках. А это что за чудной человек?

Мимо проходил высокий незнакомец, одетый непривычно для крестьянского глаза. Старое, в морщинах, лицо было тщательно выбрито. На плечи накинут темный плащ без рукавов. На голове шляпа с широкими, загнутыми кверху полями; на ногах полубашмаки с медными пряжками и красные шерстяные чулки до колен.

— Што вам за люди? — спросил, остановившись, незнакомец. — Откуда приехал?

— Едем издалека, — ответил Наумка. — Где были, оттуда сплыли. Ищем работенки, пока есть силенки. Не все же на одном месте век вековать.

— Ковать? Ви умеить ковать?

— Я говорю — не в одном же месте век вековать, сиднем сидеть. Да и ковать мы тоже умеем.

— Мне надо челофек умей ковать. Работа есть, хлеб я давай, лапти давай и крупа давай. Ступай на староста Гафриля. Эйн, цвей, дрей, иди на съезжи изба.

— Значит, мы на хозяйских харчах будем? А где жить? Где будет дом?

— Дом? Зачем дом? Лес близко, в лесу дрова много, дом ви сами строить.

— А жалованье какое положите?

Незнакомец сердито постучал тростью по телеге:

— Жаливане? Все ви хотить сейчас жаливане. Сперва надо посмотреть, что ви умеить делять, а тогда и говорить, какой вам жаливане. Искайте старост Гафриля.

И незнакомец зашагал дальше, опираясь на трость с серебряным набалдашником.

Попадавшиеся навстречу крестьяне с возами снимали шапки и низко кланялись, крича:

— Добрый день, Петр Гаврилович!

— Кто же это такой? — спросил Наумка проходившего мимо худого крестьянина. Он подгонял облезлую лошаденку с телегой, полной угля.

— Как ты не знаешь? Видно, дальний. Это хозяин всего завода, немец Петр Гаврилович Марселис. [112] В описываемое время Городищенский завод принадлежал датчанину Петру Марселису. Основан завод был голландцем Винниусом, устроителем нескольких железолитейных заводов. Ну и сердитый! Понукает работать день-деньской и всех еще колотит своим посошком.

— Знать, работы много?

— Дай только работы, да день мал!

— Разве нельзя уйти отсюда?

— А куда уйдешь? Мы Саломыховской волости, двести пятьдесят дворов. Все по царской грамоте приписаны к заводу, народ нужной, бедный.

Только Наумка стал расспрашивать о харчах и жалованье, как разговор был прерван окриком:

— Чего стал? Будешь в праздник разводить лясы. Домнушка не ждет, угля просит. — К крестьянину подбежал мужик с длинным батогом в руке. Он ударил батогом сперва по спине лошаденки, потом по шапке мужика.

— Но-но, Сивка, трогай!

Телега покатила дальше, раскачиваясь из стороны в сторону, а человек с батогом подскочил к Наумке, уставился на него, затем быстро перешел к Касьяну. Схватив его за руку, повернул ладонь, вмиг очутился около телеги, нагнулся к деду и потряс его за плечо.

— Никак, подыхаешь? У нас отъешься. Немец вдвойне хлеба даст. Беглый, сразу видно. Каширские или подальше? Никуда не бегите, зиму у нас перезимуете. Работа всех прокормит.

Человек с батогом подбежал к бабке, которая отвернулась, заворчав:

— Ну тебя, чего ищешь?

— Чего ищу? Работничков ищу. Немец наш для кого работает? Для царя работает, по царскому приказу работает, ядра каленые льет. А вы для царя постараться не хотите?

— Что же мы можем здесь делать? — сказал Наумка. — Мы посошные, около землицы ходим.

— Какие такие посошные, — ответил человек с батогом, роясь в телеге. — Эге, вот и кувалда, и ручник, и клещи, и ось железная. Кто же не узнает, что ковачи едут? Да и этого молодца, — указал он на Касьяна, — сразу узнал, что молотобоец — вся ладонь в мозолях. Ну-ка, айда за мной!

— Куда ж ты нас тащишь? — заголосила бабка Дарья. — Здесь сторона чужая. Мы к сродственникам едем, помирать нам пора.