Павел Дорохов - Колчаковщина

Через день нагрянули на Чернораеву заимку из районной милиции.

— Показывай, старик, где у тебя чужой народ!

— Вот все мы тут, — сердито указал Чернорай на свою старуху и на Настасью.

— Ты нам очки не втирай, старик, показывай, где у тебя работник спрятан!

Чернорай рассмеялся.

— Что вы поздно хватились, работник еще осенью ушел.

— Чей такой?

— А кто его знает — чей. Пришел в уборку, сказался беженцем, после уборки опять ушел.

Начальник помолчал немного, прошелся по горнице, посмотрел на развешанные по стенам фотографические карточки.

— Это кто?

— Сын Михайла, — угрюмо ответил старик.

— Где он?

— У бога, — так же угрюмо сказал Чернорай.

Старуха шумно вздохнула и всхлипнула в фартук.

— Та-ак, — протянул начальник и вдруг повернулся к Чернораю. — Ну, дед, говори, где спрятал оружие?

— Да что вы ко мне пристали, — вскипел Чернорай, — что я вам — разбойник?

— Ну, ну, не больно, — нахмурился начальник.

Всю Чернораеву заимку перевернули вверх дном.

Разворочали ометы прошлогоднего сена, щупали штыками в снегу, пробовали рыть землю. Чернорай хитро улыбался в колючие щетинистые усы и думал про Алексея:

«Как же, найдете. Он еще наделает вам хлопот».

Петрухин и кузнец Василий отсиживались в землянке, давно вырытой в овраге в версте от Чернораевой заимки.

Как-то к ночи перед домом костинского попа остановилась ямщицкая пара.

В дом вошел солдат с ружьем.

— Батюшка, начальник уездной милиции едет, переночевать просится.

— Пожалуйста, пожалуйста, сделайте одолжение.

Начальник милиции — высокий плечистый человек с черной бородой — попу понравился.

— Милости просим, господин начальник, милости просим.

Начальник разделся, непринужденно уселся за стол.

— А мы, батюшка, вчера большевистскую банду сцапали!

— Господь милосердный, да что вы?!

— Да. И самого главаря большевицкого — Петрухина.

Поп обернулся к иконе и перекрестился.

— Слава тебе, господи! Завтра господу богу молебен благодарственный отслужу.

Начальник опрокинул в рот стакан медовухи и взялся за холодную курицу.

— Похвальное дело, батюшка.

— У нас тут, господин начальник, пощупать бы которых надо. Большевики.

— Да что вы! И у вас есть?

— Есть, есть, полсела прямо.

— Кто, например?

— Степан Максимыч, Прокофий-кузнец, Иван Каргополов…

Начальник позевнул.

— Ну, ничего, батюшка, доберемся до всех. Петрухина поймали, а остальных поймать — плевое дело.

Ночью начальник милиции оделся по дорожному, прошел к попу в комнату, потрогал его за ногу.

— Ну-ка, батя, вставай.

— Что такое? Вы собрались уже? Куда так рано?

— Служи, поп, панихиду.

— Какую панихиду? В чем дело?

— По себе панихиду. Я — Петрухин.

Попа словно ветром сдуло с кровати. Бросился в ноги Петрухину. Рыдал, целовал сапоги.

— Пожалей! Сдуру болтал! Век не буду!

Петрухин молча поднял револьвер, выстрелил и, не оглядываясь, вышел на улицу.

У ворот стояла ямщицкая пара.

Димитрий Киселев вышел из штаба армии радостно взволнованный: поручение перейти фронт, зайти в тыл колчаковским войскам и начать работу в Сибири — дано ему.

Димитрий хорошо знает Сибирь. К опасностям привык и их не боится. Спокойный и уверенный, зря рисковать не будет. Товарищи учли в Димитрии эти качества и потому именно ему поручили это опасное и ответственное дело.

Знают также товарищи из штаба и то, что у Димитрия в. Сибири осталась жена с ребенком…

Киселев вздохнул.

— Что с ними? Полгода никаких известий. Бедная Наташа, бедный маленький Мишка! Каково-то тебе без твоего папульки!

Кто-то неведомый, непрошеный жесткой рукой схватил за сердце, сдавил, скомкал. Глубокой бороздкой прошла поперечная складка на лбу, скорбно сдвинула брови. Киселев тряхнул головой, стараясь прогнать надоедливые думы.

— Ничего, скоро увижу.

Пройти через фронт большого труда не составит. В Сибири его не узнают, — там он носил густую курчавую бороду, теперь у него бритое актерское лицо. Дополняют сходство с актером глубокие складки на лбу и на щеках у рта, — словно грим наложен… Да, дело опасное. Впереди, может быть, смерть. Положим, смерть не страшна, к смерти привык, каждый день с ней лицом к лицу. Но может быть хуже. Попадешься, будут издеваться, мучить. Белые совсем озверели… Да, дело опасное. Надо предусмотреть каждую мелочь, продумать все до мельчайших подробностей.

Утром Димитрий зашел в мастерскую, заказал чемодан с двойным дном и двойными стенками. В штабе получил паспортную книжку на имя крестьянина Саратовской губернии Ивана Петровича Мурыгина, по профессии учителя.

— Будьте спокойны, товарищ Киселев, книжка самая настоящая.

Димитрий улыбнулся, спрятал книжку в карман. Зашел к начальнику штаба — получить еще документ. Начальник, Никита Иванович, высокий, широкоплечий, с коротко стриженными волосами на большой круглой голове, протянул Киселеву маленькую шелковую полоску:

— Вот вам, товарищ Димитрий, документ.

Димитрий взглянул на полоску. Два вершка в длину, вершок в ширину. Буквы — словно зерна маковые нанизаны, чуть глазом рассмотришь. В углу — печать с копейку, нарочно на этот случай изготовленная.

Никита Иванович полушутя, полусерьезно улыбается:

— Дальше прячьте. Документ может оказаться для вас смертным приговором.

— Знаю. У меня есть такое место, куда в старое время даже жандармы редко заглядывали, век ищи, не найдешь.

Никита Иванович понял и усмехнулся.

— А это вот вам в Сибири очень пригодится.

Вынул из стола несколько новеньких пачек желтых и серо-зеленых колчаковских денег и подал Киселеву.

— Ну, кажется, все теперь.

Поднялся из-за стола, взволнованно пожал Димитрию руку.

— Ну, а если там что… мы вашу семью разыщем… ну, да вы сами знаете, товарищ Димитрий…

Он махнул рукой и сел на свое место.

Димитрий вышел…

…До вечера бегал по аптекам и аптекарским складам — искал целлулоидную капсулу. Непременно надо было целлулоидную; в том месте, куда думал спрятать документ, желатиновая капсула быстро растаяла бы. Наконец, нашел. Взял несколько штук на всякий случай. Дома маленькую шелковую полоску свернул трубочкой, всунул в капсулу и положил в бумажник.

— Буду переходить фронт, спрячу куда следует.

Вечером пошел к сапожнику и тут же при себе велел заделать в сапог под подошву паспортную книжку учителя Мурыгина. Расчет был простой — если бы пришлось попасться к белым, надо вынуть книжку именно из потайного места и сказать, что спрятал от большевиков. Утром на другой день был готов и чемодан. В дно положил несколько газет, брошюр, — столько, чтобы заметно не увеличивало тяжесть чемодана. В двойные стенки аккуратно, чтобы не тряхнулось, уложил пачки колчаковских кредиток. В этот же день простился с товарищами и уехал на передовые позиции.