Эдуард Зорин - Огненное порубежье

— Сами к половцам шли, — усмехнулся Зоря.

— Шли, да не в гости.

— То верно. Кончаку пальца в рот не клади.

— За хлеб да ночлег платить надо.

— Головой…

— Нашей же, русской кровушкой.

— Нешто в набег собирается? — встрепенулся Зоря.

— И наша дружина в голове половецкого войска — на лихих конях. Сожжем Переяславль, пойдем на Киев…

— Молчи! — вскочил Зоря, угрожающе потянувшись к мечу. Неша не пошевелился.

— Сядь ты, — охладил он нетерпеливого дружинника. Зоря неохотно опустился на камень. — Слушай, что князь повелел передать. Завтра Кончак снимает кочевье и ведет его на Дон. Мешкать нам более нельзя — в сумятице-то самое время скрыться…

— Так князь и порешил?

— Не свои, его слова передаю.

Сердце Зори наполнилось торжеством. Хорошую весть принес ему Неша.

— А сокол наш князь!

Неша засмеялся в темноте.

— Только нынче и понял?

— Затосковал я, — признался Зоря. — Как из Владимира шли, думал: ненадолго. А после Рязани понял: назад нам дороги нет… Куда ж нынче поведет нас князь?

— Знамо, не к Всеволоду…

Неша не договаривал, и Зоря сразу почувствовал это. Значит, Малку ему так и не увидать?

— Хитришь, Неша, — сказал он упавшим голосом.

— Да что хитрить-то?

— Чует мое сердце: не на Русь возвращаемся мы с князем.

— А кто примет нас на Руси?

Смыло недавнюю радость, пуще прежнего загрустил Зоря: а коли не на Русь, то куда поведет их Юрий?

— Слышал я, будто задумал он податься в Царьград к базилевсу, — сказал Неша. — Но только верно ли это, не знаю.

Зоря молчал. Снова вспомнил он дождливое утро, снова, будто только что, проскрипели в его ушах створы ворот. Увидел он город с высокой Поклонной горы, зябко закутавшегося в корзно князя, смущенного Малюню, его удаляющуюся за пеленой дождя фигуру.

Неша положил на плечо Зоре тяжелую руку.

— Аль забыл наше доброе братство?..

В степи фыркали кони. Закраина неба на западе потемнела, над степью выполз двурогий месяц. Чужая земля. Чужое небо.

Зоря вскинул голову к звездам, закрыл глаза. И протянулись по его щекам две серебристые ниточки. Или это просто почудилось Неше?

— Ай, нехорошо, князь. Ай, как нехорошо! — говорил Кончак, изображая огорчение.

Князь Юрий, потупясь, молчал.

— Зачем обманывать старого доброго хана? — продолжал допекать его Кончак. — Зачем бежать? Зачем ночью?.. Или я не друг тебе? Или я принял тебя неласково? Или мои половцы тебя чем обидели? Скажи, кто обидел, — казнить буду. Нехорошо, князь. Ай, как нехорошо!..

Воины плотной толпой стояли позади Юрия. Подыгрывая хану, половцы скалили зубы.

— Не хочешь быть моим дорогим гостем, ступай, князь, на все стороны. Не задержу. Коней дам. Мяса дам. Рабынь дам. Ступай, — издевался Кончак.

Донесли ему о побеге. Житобуд донес. Спрятался он в степи, подслушал разговор Неши с Зорей. Обрадовал хана. Получил за верную службу золотой перстень. Лизнул Кончаку руку.

Подстерегли половцы дружинников, навалились на привале, когда уж думали те, что ушли от погони, когда уж зажгли костры и легли отдохнуть.

Привели связанных в стойбище, выставили на посмешище старухам и ребятишкам.

— Ай-яй-яй, — смеялся Кончак.

— Ай-яй-яй, — смеялись старухи, корча страшные рожи. Ребятишки кувыркались и дергали воев за полы кафтанов.

У Зори синела шишка под глазом, у Неши лиловел поперек лица след от половецкой плети.

Все было на их веку, повидали они много крови, а такого позора еще не было.

— Твоя воля, хан, — сказал Юрий, подняв голову и глядя Кончаку в глаза. — Нынче мы не гости твои, а пленники. Вели казнить или миловать.

— Казнить? — удивился Кончак. — Какая мне от этого польза?

— Тогда отпусти с миром.

Задумался Кончак. Свел брови на переносье, закрыл тяжелыми веками глаза. Вволю потешился он над Юрием — давно так не смеялся хан. А пользы от молодого князя и впрямь никакой. Разве что отпустить? Дорога на Русь ему заказана. Не примут его сородичи. Не нужен князь Юрий Руси. И степи он не нужен. Зачем степи такой молодой и неудачливый князь?

Но Житобуд шептал ему на ухо:

— Стерегись Юрия. Это он только с виду такой. Помяни мое слово: вырастет из этого птенца могучий орел.

Отмахнулся от него Кончак:

— Все уши мне продул. Велю-ка и тебя прогнать вместе с князем. Нынче ты его предал, а завтра предашь меня.

И сделал, как сказал: прогнал Юрия с дружинниками, а вместе с ними Житобуда. Ползал Житобуд у хана в ногах, но прощения себе не вымолил.

Выгнали его из стойбища в степь. Метнулся Житобуд к половцам — наткнулся на каленые стрелы, метнулся к своим — блеснули в глаза ему обнаженные мечи. Сел он в пыль посреди степи, озираясь как зверь. И пронзила его половецкая стрела, а Неша отсек ему голову мечом. С тем и забыли все о Житобуде.

Заутра была уже Юрьева дружина на пути в Тмутаракань. Невесело ехали по степи дружинники, песен не пели; невесел был и сам князь. Не на родину возвращались они, ехали в новое изгнание, а что ждало их впереди?..

Много дней прошло, прежде чем добрались они до Сурожского моря. Еще немало времени понадобилось им, чтобы выйти к Тмутаракани. А за Тмутараканью синело Русское море, а за Русским морем был Царьград.

В богатом и шумном торговом городе никто не обратил на них внимания. Много изгнанников из Руси прошло через эти ворота. Немногие вернулись назад.

Полмесяца торговался Юрий с купцами: никто не хотел брать его дружину на свою лодию. Просили за услугу золото, а золото осталось в половецком стойбище; просили рабов, но Юрий и сам бежал из рабства.

Пообтрепалась, зароптала дружина, и Юрий в отчаянии доверился случайному кормчему, встреченному на купецком подворье. Подбил его кормчий похитить ночью лодию своего хозяина — торгового гостя грека Колокира. Не сразу согласился на такое Юрий, но когда стали исчезать в городе его вои, ударили с кормчим по рукам.

Темной ночью пробрались дружинники к пристани, перебили стражу, подняли паруса и тронулись уж в открытое море, как вдруг вспомнил Неша о друге своем Зоре — не было его на лодии. Сказал о том Юрию. Князь выслушал его, но не прогневался.

— Отпустил я Зорю, — ответил он. — Истосковался человек по родине, а неволить я никого не хочу.

Пожалел Неша, что и он не оказался на месте Зори, но теперь возвращаться было уже поздно. Лодия вышла за косу, подул свежак, прыткая волна подхватила и понесла их в подернутый ночным сумраком морской простор.

На торговище в Тмутаракани Зоря продал заезжему алану коня и сбрую. Обрадовал алана, задешево отдал. Но конь все равно был ему теперь ни к чему: возвращаться на родину через половецкие степи он не отважился. Один раз ушел от Кончака, второй раз не уйти. И вернут его тем же путем в Тмутаракань, но уж не вольным человеком, не дружинником князя Юрия, а рабом.