Т. Гедберг - Варрава

Тут вольноотпущенник Фаон, один из немногих оставшихся верными Нерону до конца, предложил ему укрыть его в своем загородном доме, находившемся между саларийскою и поментанскою дорогами, милях в четырех от города. Тратить время на долгое раздумывание было опасно, и Нерон, согласившись на предложение Фаона, накинул второпях на себя сверх туники чей-то старый вылинявший плащ, закутал им себе голову, лицо покрыл платком, и, выйдя на улицу, сел, как был, в одних сандалиях, на первую попавшуюся лошадь, и отправился в таком жалком виде в путь, в сопровождении всего лишь трех человек — своего секретаря Эпафродита, отпущенника Фаона и несчастного своего фаворита Спора. Ночь была душная и темная; где-то вдали то и дело вспыхивала молния и раздавались раскаты грома. Нерон вздрагивал ежеминутно, прислушиваясь с чуткостью страха к малейшему шороху. Объезжая стороною преторианский лагерь, беглецы слышали неистовые клики легионариев, приветствовавших Гальбу. Кое-где им навстречу попадались то прохожие, то проезжие, и этими встречами только усиливалось и росло тревожное состояние Нерона. Но каков был его ужас, когда на одном из поворотов лошадь его вдруг споткнулась, причем с лица его упал платок, и он увидал себя лицом к лицу с проходившим в эту минуту мимо него легионарием. Несмотря на мимолетность такой встречи, солдат, очевидно, узнал в беглеце императора: Нерон с замиранием сердца услыхал, что он произнес его имя. К этому времени уже начинало рассветать и наступавший день должен был быть годовщиною убийства Октавии.

Добравшись до поворота, на котором беглецам нужно было свернуть на узкую тропинку, которая вела к вилле Фаона, все трое проворно спешились и, пустив лошадей в близ лежавшую рощу, стали пробираться осторожно, где мелким лесом, а где и ползком, по направлению к поместью отпущенника. Уже в нескольких шагах от дома, Фаон, из опасения, чтобы Нерона не увидал который-либо из его деревенских рабов, предложил императору укрыться на первое время в глубокой яме одной из соседних песочных копей. От такого предложения Нерон однако брезгливо отказался. «Как! — трагическим тоном воскликнул он при этом, — ты хочешь, чтобы я заживо похоронил себя в недрах земли!» Таким образом, чтобы ввести низложенного императора незаметным образом в свой дом, Фаону оставалось только одно средство: сделать в одной из стен небольшой пролом, через который Нерон мог бы проникнуть во внутрь дома. Пока Фаон вместе с Эпафродитом и Спором пробивали отверстие в стене, Нерон начал жаловаться на жажду. Однако, чистой воды поблизости не оказалось, тогда цезарь, зачерпнув рукою какой-то жидкой грязи из затхлой лужи, начал ею утолять свою жажду. Когда отверстие в стене было пробито, Нерон вполз в дом на четвереньках и, добравшись до первой невзрачной постели одного из Фаоновых рабов, как сноп повалился на нее и закрылся своим плащом. А между тем было ясно, что никакой надежды на спасение быть не могло: встреча с легионарием, узнавшим императора, вряд ли могла не навести на след беглеца. Но пока еще у него оставался, по крайней мере, выбор между добровольной смертью и позорной казнью. Вот почему спутники Нерона, понимая, что нельзя было терять времени старались всячески вдохнуть в него некоторую энергию и нет-нет принимались уговаривать его скорее покончить с собою и этим спасти себя от худшего, неминуемо предстоявшего ему, если он будет захвачен живым своими врагами. Но все эти старания вооружить его некоторым мужеством были бесполезны: в трусливой и развращенной природе его погасла последняя искра всякой энергии и бодрости. «Еще не время, — говорил он им, — еще не пробил для меня назначенный час. О, как безжалостны ко мне все вы!»

— Безжалостны! — с негодованием возразил ему на это Эпафродит: — не мы ли одни из всей толпы твоих рабов и льстецов не только остались тебе верны, но даже подвергаем свою жизнь опасности ради тебя? Но раз спасение для тебя невозможно, то не лучше ли тебе умереть с мужеством, подобающим римскому императору и мужчине?

Тут Нерон всячески желая выиграть время, обратился к своим спутникам с просьбою выкопать яму, в размере его тела, и, пока спутники его рыли ему яму, сам он сидел тут же и, следя за их работою, проговорил жалобно: «О, боги, какому великому артисту судили вы преждевременной смертью погибнуть в расцвете таланта?»

— Могила готова, — проговорил Фаон.

— Но неужели нельзя найти где-нибудь здесь поблизости каких-либо обломков мрамора, чтобы надлежащим образом выложить ее? А также вам надо будет приготовить дров и воды, дабы вы могли омыть мое тело.

В эту самую минуту из Рима прискакал гонец с письмом к Фаону, и Нерон, с трепетом выхватив у него письмо, прочел, что «сенат постановил объявить его врагом отечества и подвергнуть смертной казни по обычаю предков».

— В чем же именно заключается эта казнь по обычаю предков? — полюбопытствовал узнать Нерон, и Эпафродит объяснил ему, что приговоренного к такого рода казни раздевают донага и, вставив ему голову в колодку, засекают до смерти.

Ужасная эта картина, казалось, пробудила, наконец, в несчастном императоре некоторое мужество и, обнажив два кинжала, взятых им с собою из Рима, он поочередно начал пробовать лезвие то одного, то другого, но потом опять заметил, откладывая в сторону оба орудия, что роковая минута еще не настала.

Тут жалкий фаворит его Спор, и тот начал увещевать его, стараясь напомнить ему, что он император, римлянин и наконец мужчина.

— Не беспокойся, — ответил ему Нерон, — еще время не ушло и я успею умереть. Гораздо лучше сделал бы ты, если б пропел мне теперь погребальную мою песнь, а не то огласи воздух громким плачем и безутешными рыданиями: подумай, какой великий артист погибает со мною!

А между тем вдали уже слышался топот коней: то были посланные Нерону вдогонку всадники, приближавшиеся теперь по дороге к вилле. Услыхав этот зловещий топот, Нерон словно встрепенулся и сам принялся ободрять себя: «Мужайся, Нерон! — говорил он себе; — перестань малодушничать! Достойно ли Нерона дорожить такою жизнью, какою была твоя?»

Итак, Нерон только в самую последнюю минуту, когда отряд всадников уже находился чуть ли не у самых дверей, решился приставить к горлу острие одного из кинжалов. Но и тут не обошлось без посторонней помощи, и если б не Эпафродит, заметивший колебания цезаря, так не толкнул бы дрожавшую его руку, что лезвие кинжала вонзилось ему в горло, то вряд ли у цезаря хватило бы мужества нанести себе смертельный удар. В эту самую минуту в дом Фаона ворвался центурион, посланный Гальбою с повелением арестовать низложенного императора. Но было уже поздно: быстро истекая кровью, он находился уже при последнем издыхании, однако, и умирая, слабевшим голосом произносил время от времени то тот, то другой отрывок из любимых стихов: артист пережил в Нероне не только цезаря, но и человека.