Мария Романова - Екатерина Великая. Сердце императрицы

Потемкин усмехнулся: нелюбовь, назовем это осторожно, Екатерины к посланникам и лазутчикам он знал преотлично. Она, собственно, от близких ей людей оной никогда и не скрывала. Но и с французами, и с пруссаками, и даже с посланником стран за океаном была подчеркнуто открыта и позволяла им увидеть все, чего они пожелают. Правда, желали они не так и много, предпочитая копаться в грязном белье императорского двора.

Потемкин вспомнил, что как-то Екатерина призвала его и стала с пристрастием расспрашивать о Радищеве, Сумарокове и Майкове.

– Зачем тебе это надобно, матушка? – Потемкин был не на шутку удивлен.

– Да вот, Григорий свет Александрович, хочу я скверную шутку с господами посланниками-лазутчиками пошутить. И надобны мне для сего стихотворцы или прозаики, быть может, даже мастера по части пиесок.

– Скверную шутку, Катя? – как тут было не насторожиться старому солдату.

– Не смотри таким волком, батюшка. Шутка-то скверная лишь для них окажется. Коли господа сии не истины взыскуют, не правдивые донесения о стране своим королям да шахам отправляют, а лишь охотятся за дворцовыми сплетнями, то я желаю их этими сплетнями накормить до отвала! Мы с господами пиитами-стихотворцами такую гишторию сочиним, что лазутчики, клянусь, удержаться не смогут. И пока они сию песню на разные лады петь будут, мы и отдохнем малость от их проделок. А заодно и убедимся, кто стране нашей друг, а кто враг лютый.

«Да, – подумал Потемкин, – вот такая выходка вполне в манере императрицы – бросить собакам кость и смотреть, как они грызться меж собой начнут». А научилась сей манере Екатерина от него, Григория, когда как-то рассказал он императрице в вечерней тиши о годах своего детства да о батюшке полубезумном да ревнивом сверх всякой меры.

Хотя, чего греха таить: он, Григорий Потемкин, и сам многому научился от Екатерины, многим ей обязан. С давних июньских дней не оставляла его императрица своим вниманием, особым, а с точки зрения братьев Орловых, даже избыточным. Ведь когда наделяли чинами и наградами участников переворота, Потемкин в списке значился всего лишь корнетом. Екатерина эту надпись собственноручно вычеркнула и написала: «В подпоручики». А всего через четыре месяца подпоручик получил придворный чин камер-юнкера, то есть свободный доступ ко двору.

За следующие полгода она молодого придворного ввела в сенатские комиссии, письменно приказав сенаторам «познакомить со всеми делами». Едва эти полгода миновали, Екатерина произвела Потемкина в камергеры, указав, что ему надлежит за следующих два года пройти полный курс гимназического, а потом и высшего обучения у немецких учителей, каких она пригласила для открывшегося Воспитательного дома и Смольного общества благородных девиц, которыми опекался Иван Иванович Бецкой. У Потемкина хватило ума не обращать внимания на неумные шуточки приятелей, которые все шпыняли его: дескать, у бабских учителей премудростям только бабским научиться можно.

Уж ему-то было яснее ясного, что Екатерина ищет помощников, соратников. И, найдя достойных, пытается взрастить себе достойных высокой миссии управления столь огромной страной.

Когда же она, императрица, стала ему еще и близка, понял он, какой невероятный сюрприз преподнесла ему судьба, дав в одном лице и пылкую возлюбленную, и мудрую наставницу, и подлинного друга. Долго ли продлится такой союз, Григорий Александрович не загадывал, надеялся лишь на то, что судьба позволит оставаться подле этой удивительной женщины еще немало лет. Пусть не в качестве возлюбленного, но хотя бы в качестве друга.

Императрица желала отправиться на юг – и отправилась всего через месяц после описанного разговора. С каким же удовольствием она прошлась по выстроенным верфям, обозрела настоящую крепость в Херсонесе, арсенал, корабли, церкви, казармы… А уж каким ядом дышало письмо в Петербург, лучше просто умолчать.

«Легкоконные полки, про которые покойный Панин и многие другие старушонки говорили, что они только на бумаге, но вчерась я видела своими глазами, что те полки не картонные, но в самом деле прекрасные…»

Вместе с собой Екатерина, как и собиралась, взяла в эту поездку немало иноземцев. К изрядной процессии присоединился даже австрийский император. А уж скольких посланников взяла с собой императрица – ведомо было лишь интендантской службе. Потемкин видел своими глазами, как императрица водила означенных господ меж «камышовых домов», удивляясь тому, сколь быстро можно выстроить дома в несколько этажей и сколь надежными они являются. А венесуэлец де Миранда, путешествовавший по тем местам, оставил подробнейшие записки, которые Екатерина с удовольствием перечитывала вслух перед камином.

– Смотри, Григорий Александрович, даже лазутчик сей не нашел в себе сил лицемерить подобно злодею Гельбигу.

– Думается мне, матушка, это оттого, что он сопутствовал нам всю обратную дорогу. А помянутый тобою злодей, напротив, сказался больным и не двинулся никуда далее дома на Мойке.

Екатерина кивнула: де Миранда ей понравился с первого взгляда, хотя она была еще до его появления осведомлена, что сей достославный господин прибыл в Россию именно как английский лазутчик. Правда, рекомендательные письма, представленные им в Стамбуле, были безупречными. Получив образование в университете Каракаса, успел он отметиться в войне Североамериканских Штатов с южанами, потом был замечен в рядах Французской республиканской армии войны и даже стал тамошним генералом, а свое путешествие по России совершил не из «любви к учености», а на деньги английских разведывательных служб.

– Вот с него мы и начнем, – сказал тогда Потемкин, ознакомившись с донесением собственной разведки в Стамбуле. – Мы покажем ему как можно больше да так, чтобы он не усомнился, сколь прочно стоит Россия на полуночь от Черного моря, мы дадим ему самые исчерпывающие объяснения, чтобы у него никаких сомнений не вызвали любые наши слова. Я готов ему даже о войсках на юге России поведать.

Сказано – сделано: как только заморский гость был допущен ко двору, Потемкин показал ему карту Крыма, составленную офицерами его штаба, документы о числе деревень и городов, а также о числе жителей в каждом из них. Среди этого обилия цифр затесались и совершенно правдивые сведения о количестве войск на юге России. Хитрющий Потемкин сам натаскивал «оборотистых людей», своих агентов, какие слова говорить и как убедить де Миранду в совершенной секретности этих сведений. О, те устроили настоящий спектакль, о котором потом Потемкин с улыбкой и поведал Екатерине.