Георг Борн - Султан и его враги

— Этого нельзя дальше выносить! — объявил Рашид. — Или мы должны спокойно смотреть, как убьют наследника трона? Да, убьют! Разве ты не знаешь о покушении на жизнь принца, Мидхат-паша?

— Я ничего до сих пор не знал об этом, — отвечал Мид хат.

Мансур-эфенди с удовольствием смотрел на этот взрыв так долго подготавливаемого им возмущения. Конечно, он и не думал объяснять, чья рука направила кинжал убийцы.

— Да, все так, как говорит Рашид-паша, — сказал Мехмед-Рушди. — Нанятый убийца проник в покои принца, и если бы принц Гамид не успел вовремя заметить опасность и отвести руку убийцы, наследник престола неминуемо погиб бы.

— Это неслыханно! — мрачно сказал Мидхат-паша.

Он давно уже в глубине души был недоволен, и малейшего повода было достаточно, чтобы направить его энергию и решительность в пользу заговора.

— Причина этого покушения ясна! — сказал военный министр, этот неумолимый враг султана и принца Юссуфа с тех пор, как последний пренебрег его дочерью. — Хотят, должно быть, изменить порядок престолонаследия, а что больше всего облегчит исполнение этого плана, как не устранение тех, кто имеет право на престол!

— Этот план никогда и ни в коем случае не должен исполниться! — вскричал Мидхат-паша.

— Значит, ты совершенно одного с нами мнения, благородный паша, — сказал Рашид, — нововведения не должны быть приняты.

— Мы должны препятствовать исполнению этого плана всеми способами, даже если придется прибегнуть к силе! — объявил морской министр Ахмед-Кайзерли-паша.

— Я тоже думаю, что только энергичные меры могут спасти старые законы, — сказал Мехмед-Рушди. — Ты молчишь, мой благородный Халиль, что же ты думаешь делать, когда будут силой менять порядок престолонаследия, ты будешь спокойно смотреть на это?

— Этого я не хочу! — отвечал Халиль-паша.

— Этого не может сделать ни один истинный мусульманин! — вскричал Рашид.

— Тогда мы должны действовать, — заметил Гуссейн. — У нас не спрашивают больше наше мнение, делают без нас все, что хотят!

— Хотят, должно быть, исполнить свои планы при помощи нового великого визиря, — сказал насмешливо Ахмед-Кайзерли-паша. — Этот Сади-паша только для этого и годится! Кто из нас любит его? Никто!

— Зачем этот человек стоит во главе правления? — заметил Мидхат. — К чему нам все его идеи, его стремление к переменам и нововведениям? Знаете ли вы его предложения, друзья мои? Нашей власти конец, если они будут приведены в исполнение! К чему нам это равенство прав, уменьшение дани вассальных государств, учреждение школ — все эти выдумки Сади-паши? Не любовью и благодеяниями, а оружием должны мы уничтожить восстание. Мы должны быть верны нашим старым преданиям, чувствовать, что мы турки и мусульмане!

— Да, мы должны быть верны нашей вере! — сказал, поднимаясь неожиданно, Мансур-эфенди. — Пусть она будет нашим руководителем в этом мрачное время! Благородный Мидхат-паша сказал, что мы должны твердо придерживаться наших старых преданий, а это-то и есть главное! Кто хочет их уничтожить, должен пасть, хотя бы вместе с ним разрушилось государство! У нас только один выбор, друзья мои, или мы свергнем неверных и неспособных, или мы сами падем!

— Скажи лучше прямо, Мансур-эфенди, или султан падет, или мы вместе с государством! — вскричал Гуссейн-Авни-паша.

— Ты сказал решительное слово! Другого выбора у нас нет, — сказал Рашид.

Глаза Мидхата-паши мрачно сверкнули. Вместе с сознанием опасности им овладело сильное желание принять участие в исполнени смелого плана. Замышлялась ни более ни менее, как государственная измена, и если бы слова, сказанные в доме Гуссейна, дошли до ушей султана, каждый из присутствующих получил бы непременно красный шнурок.

Они замышляли наложить руки на наследника пророка, на «тень Аллаха», лишить его власти и захватить управление государством в свои руки.

— Да, другого выбора быть не может! — подтвердил Ахмед-Кайзерли-паша.

— Теперь надо только узнать, что скажет Шейх-уль-Ислам, — заметил Мехмед-Рушди. — Я думаю, его надо пригласить сюда.

— Нет, друзья мои, — возразил Гуссейн. — Его появление здесь могло бы возбудить подозрения. Разве нет с нами мудрого Мансура-эфенди! Что скажет он о нашем намерении?

— Свержение султана справедливо и необходимо, когда этого требует вся страна! — сказал Мансур-эфенди.

— Не достаточно ли для этого решения министров? — спросил Гуссейн.

— Нет, но я могу поручиться за согласие Шейха-уль-Ислама, — продолжал Мансур. — Известно, что с некоторых пор Абдул-Азис страдает припадками умопомешательства. В эту ночь будет подобный припадок, и это обеспечит вашему плану помощь Шейха-уль-Ислама и его подчиненных во всем государстве.

Как мог знать заранее Мансур о том, что в эту ночь с султаном будет припадок безумия? Как мог он сказать об этом заранее, если бы этот припадок не был делом его рук!

— О, тогда исчезает последняя трудность! — вскричал Рашид. — В народе ни один голос не поднимется в защиту султана.

— Особенно, если будет лишен престола мертвый! — прибавил мрачно Гуссейн.

Вдруг послышался стук в двери.

Заговорщики с изумлением переглянулись, как бы спрашивая друг друга, что бы это могло значить.

Гуссейн колебался, не зная, открыть двери или нет.

Но стук снова повторился и притом громче прежнего. Тогда Гуссейн подошел к дверям и открыл их.

На пороге показался его адъютант.

— Простите, ваше превосходительство! — сказал он. — Великий шейх Гассан приехал с поручением от его величества султана и желает видеть вас.

Делать было нечего. Гуссейн не мог не принять посланника султана и, скрепя сердце, велел попросить его войти.

Гассан вошел и поклонился побледневшему Гуссейну, который подумал, что его замыслы стали известны султану и его дворец оцеплен солдатами.

— Его величество султан посылает меня к тебе, благородный Гуссейн-Авни-паша, — сказал Гассан, обращаясь к Гуссейну. — Его. величество, видя твое усердие и верность, желает по представлению великого визиря Сади-паши дать тебе доказательство своего благоволения.

Гуссейн ожидал всего, только не награды!

Прочие министры, казалось, были также изумлены словами Гассана.

— Его величество султан, — продолжал Гассан, — награждает тебя орденом Османие с бриллиантами.

С этими словами Гассан приказал войти ожидавшему его в соседнем зале камергеру и, взяв у него лежавший на красной шелковой подушке орден, передал его изумленному Гуссейну.

Одну минуту Гуссейн, казалось, колебался, но вскоре ненависть одержала верх над раскаянием и благодарностью.

Между тем Гассан внимательно смотрел на лица присутствующих, внутренний голос говорил ему: «Вот враги султана!».