Рангея Рагхав - Я жду тебя

Я слушал Сукхрама и не перебивал.

— Я сделал для Чанды все, что мог, — продолжал он. — Перед отъездом мэм са’б дала мне семь тысяч рупий. На эти деньги я и вырастил Чанду. Но я очень боялся и никому не говорил правду о ней.

— Даже тхакуру?

— И ему тоже.

— Почему?

— Что бы это дало?

— Посмотрел хотя бы, как он себя поведет.

— Нет, я правильно сделал, что не рассказал ему. Ведь Чанда в глазах людей только натни. И доказательств у меня нет, что она дочь мэм са’б. А если б и были… Ни к чему хорошему это бы не привело.

— Почему? — удивился я.

— Она ведь незаконнорожденная, — ответил Сукхрам. Он замолчал и посмотрел на меня, словно хотел узнать мое мнение.

— Сукхрам! Родители могут быть низкими и грязными людьми. Дети же всегда чисты и невинны.

— И ты так считаешь? — воскликнул Сукхрам. — Каджри говорила то же самое.

— Каджри! Сукхрам, ты не рассказал мне о ней.

Он тяжело вздохнул: прошлое тяжело вспоминать. Особенно когда оно было печальным и безрадостным.

…Главный сахиб опять был в отъезде. Сусанна не находила себе места.

— Ты ничего не замечал? — спросила как-то Каджри Сукхрама. — Мэм са’б беременна.

Эта новость потрясла Сукхрама.

— Да, плохи ее дела, — задумчиво, произнес он. — Что теперь будет?

— Ребенок будет, что еще? — пошутила Каджри.

— А она как к этому относится?

— Ходит как потерянная. Извелась вся. Ей даже горем поделиться не с кем.

— Не с кем? А сахиб, ее отец?

— Я уговаривала ее. Но она никак не может решиться.

— Теперь надо подумать о том, куда его пристроить.

— Почему мэм са’б дает тебе столько вещей для ребенка?

Каджри не поняла его.

— Ну? — спросил Сукхрам и подумал: «Мать есть мать. Но боязнь позора убивает в ней материнские чувства. Вот почему она поощряет эти чувства у Каджри».

— Что ты у меня спрашиваешь? Откуда мне знать?

Сукхрам закурил. Глядя на него, закурила и Каджри.

— Где она рожать будет? — спросил Сукхрам. — В деревне нельзя, разговоров не оберешься.

— Не знаю.

— А ты ее не спрашивала?

— Нет. Ей и без меня тошно.

— Будто и спросить нельзя! Ну ладно, она страдает, а ты что, за компанию с ней сохнешь?

— С чего ты взял?

— Слушай, расспроси ты ее! И старику обязательно сообщить надо. Ребенка-то он будет пристраивать!

— Куда это?

— Откуда мне знать? — Сукхрам развел руками. — В высших кастах женщины делают аборт. Будто ты не знаешь. Это мы такого не допускаем, Каджри. Ведь на свет должен появиться человек!

— Должен, должен! — передразнила его Каджри. — А зачем? Как знать, кем он станет?

— Да ведь она не замужем!

— Что из этого? Замужество — дело житейское, а ребенок — от бога. Как бы там ни было, ребенок остается ребенком. Грех родит невинность, — задумчиво проговорила Каджри и, немного помолчав, добавила: — Вот чего я никак не пойму, Сукхрам, чего она замуж не выходит? Если уж попала в такое положение, пусть выкручивается.

— Кто ж теперь женится на беременной? Да и ребенком будут вечно попрекать!

— Почему?

— А почему другой мужчина должен заботиться о чужом ребенке?

— Ах вот как? — воскликнула Каджри. — А как же женщина растит ребенка другой женщины?

— Она ж ему не мать, а мачеха!

— Не все из них плохие. Таков уж мир: сразу прозвище придумали — мачеха! Отчим — тоже не лучше.

— Так-то оно так, — согласился Сукхрам. — Давай-ка мы лучше о деле потолкуем.

— А я, по-твоему, о чем? О боже! Женщина станет матерью, и от этого осквернится! Да чрево матери все равно что сама земля-мать. Разве земля совершает грех? И потом, в чем виноват ребенок?

— Ты у людей спроси, чего со мной спорить!

— Тебе ответить нечего, вот ты и сердишься. Эх вы, мужчины! От нас рождаетесь и нас же стремитесь связать по рукам и ногам! Здорово придумали: все твердите только о верности жен. Разве я не жила с другими? А что, ко мне пристало? А ты, разве ты стал хуже от того, что жил с Пьяри?

— Значит, ты считаешь, что люди должны жить с кем вздумают? Сегодня там поел, завтра тут напился?

— Э-э, да ты, я вижу, ничего не понял! Не об этом речь. Если у человека есть ум, он будет пить воду из колодца, а если нет, пусть пьет из сточной канавы.

— Тогда бы все чисты были…

— Мой милый Сукхрам, все и рождаются чистыми. Женщины дарят миру святых! А пороками обзаводятся сами люди.

Вечером Каджри стала расспрашивать Сусанну, что она собирается делать.

— Почему ты спрашиваешь? — удивилась та.

— Сукхрам интересуется.

— Неужели ты рассказала ему? — ужаснулась Сусанна.

— Да, госпожа.

Сусанна покраснела.

— Не надо было говорить? — спросила Каджри.

Сусанна опустила голову.

— Вам это неприятно? Но я же не знала! — воскликнула Каджри.

— А что он сказал?

— Не помню, разволновался, и все. — Каджри утаила правду.

Сусанна открыла рот, чтобы ответить, но губы у нее задрожали.

Она впервые почувствовала себя матерью, но какая жестокая ирония судьбы! Счастье материнства пришло к ней в результате грубого насилия. И все же она ощущала в себе жизнь маленького живого существа и начала его любить. Каджри нежно погладила англичанку по голове.

— Мэм са’б! Я счастлива, что у меня будет ребенок. Вы, наверно, тоже. Но что это за жизнь? Сколько всего у вас, а вот свободы нет…

Ночью вернулся старый сахиб. Теперь он держался не так гордо. Он подолгу о чем-то думал, с Сусанной перебрасывался только короткими фразами. И Сусанна тоже больше молчала. В доме все переменилось. Теперь без умолку болтала Каджри, а Сусанна только ее слушала. Она ни о чем не расспрашивала, как раньше.

Сойер уселся за стол. Дочь села напротив. Поодаль стояли Сукхрам и Каджри. Старик мельком взглянул на них.

Некоторое время все молчали.

— Господин, позвольте сказать, — нарушила тишину Каджри, бросив быстрый взгляд на Сукхрама.

Старик посмотрел на нее и только повел бровью, давая понять, что она может говорить.

— Милостивый господин… — начала Каджри и замолчала, словно лишилась дара речи.

Старик взглянул на Сукхрама, но тот отвернулся.

— Может быть, ты скажешь? — обратилась к мужу Каджри.

— Господин, простите меня. Я хочу сказать, что мэм са’б будет матерью, — чуть слышно произнес он. — И мы…

— Что?!

Сусанна сидела бледная, безжизненная, будто окаменевшая. Как ни готовилась она к этому объяснению с отцом, отчаяние охватило ее с новой силой.

Сойер поник головой. Сукхрам изумленно смотрел на англичанина.

Старик долго сидел молча, в глубокой задумчивости.

— Сукхрам! — наконец проговорил он.

— Да, господин!

— Ты бывал где-нибудь за пределами деревни?

— По княжеству бродил, господин.

— А в каком-нибудь большом городе не бывал?

— Нет, господин.

Старик опять замолчал и взглянул на дочь. Она не выдержала и, уронив голову на руки, горько расплакалась.