Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа

«Во, дура! Ей-то чего надо!» – Кирилл ещё больше смутился и направился к дому.

– Вы! – указал «Пингвин» на разговорчивую, и немного подумав, – показал на ещё одну, стоящую рядом женщину. – И Вы! Понятыми будете!

– Это зачем? – разом удивились обе.

– А всё за тем же! Идите за мной, там видно будет! – «Пингвин» сначала пропустил конвоира, затем пропустил понятых впереди себя, и все пошли в дом.

Кирилл со спокойной душой поднимался к себе в квартиру по бетонным, закиданным окурками, ступеням. Что можно у него найти, кроме стопки книг, да несколько пачек вермишели быстрого приготовления. Было только неудобно перед соседями за столь быстрое и необычное возвращение к себе домой.

Сделав два оборота ключом, Назаров встал в сторонке, пропуская неожиданных гостей впереди себя.

– Только после Вас! После Вас! – повторил слова конвоира «Пингвин» и легонько подтолкнул Кирилла в комнату.

За ним вошли и все остальные, оглядывая ничем не примечательное жилище холостяка.

Смятая постель на молчаливом, но многое повидавшем, диване.

В углу, у окна, невысокий книжный шкаф с бессистемным книжным набором. Кирилл иногда покупал что-нибудь из новинок, особенно маленькие поэтические сборнички в тоненьких обложках с заковыристыми названиями. Несколько книг прозы. Кирилл особенно любил писателя Виктора Астафьева, его пронзительные рассказы и повести возбуждали его память, заставляя вновь и вновь переживать своё сельское детство, свою неудавшуюся юность. «Мастер и Маргарита» Булгакова. Эта знаменитая колдовская книга заставила Назарова в книжной лавке местных баптистов приобрести толстенный том «Библии» – книги всех книг.

Кирилл в долгие часы бездействия брал этот увесистый сборник древнееврейского откровения и уходил с головой в причудливый метафоричный и мудрый мир пророков, которые в своём отечестве нередко бывали побиты каменьями за правдивый, мудрый нелицеприятный язык.

Скандальный, вечно жаждущий милостей от Бога, народ этот безжалостно воевал с соседями, бывал и сам неоднократно пленён, но всё не унимался в своём превосходстве и исключительности. Но при всём при том, такой заряд мысли несла эта книга, что, отложив её, сразу чувствуешь свою мизерную роль в жизни, свою беспомощность перед временем, свой страх перед Великой Сущностью – Богом всех богов. Великая книга великого народа, теперь рассеянного, как плевел, по всему земному пространству.

Теперь она, в строгой тёмно-зелёной под коленкор обложке, лежала одна на пустом маленьком журнальном столике, подчёркивая своей монументальностью и весом, шаткость опоры ножек стола, зыбкость его состояния и одиночество всемирного закона заключённого в этой книге.

«В день сей Господь, Бог завещает тебе исполнить все постановления сии и законы: соблюдай и исполняй их от всего сердца и от всей души твоей. Господу сказал ты ныне, что он будет твоим Богом, и что ты будешь ходить путями Его и хранить постановления его и Заповеди его и законы Его, и слушать гласа Его…» – (Второзакония 26-16-18)

Но разве кто услышит Господнего глас в греховной, жизненной кутерьме?

Вот и Кирилл в последнее время книгу эту не открывал и теперь искренне удивился тому, что «Библия», наверное, давно лежала вот так на столике, а он её и не замечал…

И тут взгляд его остановился на той лагерной самописанной продымленной доске привезённой из Сибири, которая висела у Назарова в переднем углу вместо иконы.

Глаза, измученные голодом и лишениями, напоминая о страданиях, скорбно смотрели на него, заставляя содрогнуться от того, что теперь происходило в его собственной квартире, где хозяйничали пришлые, чужие люди, и Кирилл помимо своей воли, размашисто перекрестился.

Пока милиционер нехотя перекладывал подушки на диване, пока листал книжечки стихов, пока шарил почему-то за книгами в шкафу, у порога понятые обескуражено топтались на месте, при каждом движении милиционера боязливо косились на Кирилла, словно теперь ожидали от него чего-то страшного и непоправимого, что сразу изменит жизнь их всех.

Назаров, не чувствуя за собой никакой вины, безучастно смотрел на действия милиционера.

Его более всего раздражал «Пингвин», который, лениво развалившись в кресле, спокойно листал какую-то книжицу, выпавшую при обыске из шкафа. Кирилл заглянул в раскрытую страницу, это были стихи Николая Рубцова: «В горнице моей светло. Это от ночной звезды. Матушка возьмёт ведро, молча принесёт воды…»

Перед Кириллом возникло из небытия лицо его матери, строгое и вопрошающие: «Что ты ещё натворил, сынок, без меня?..»

«Пингвин» отложив стихи, нехотя взял со столика «Библию», молча подержал её навесу:

– Твоя?

– Ну, моя! Вам-то не всё равно?

– Тебе всё равно, а нам – интересно…

– Моя! Что, разве нельзя читать мудрые книги?

– Почему же – нельзя? Читать можно… – «Пингвин» повернулся к понятым: – Сюда, пожалуйста!

Женщины, вытянув шеи, внимательно разглядывали толстенный сборник в руках у следователя.

Тот спокойно разломил книгу пополам, показывая её страницы понятым.

Кирилл остолбенел: внутри Библии листы были аккуратно вырезаны так, что образовали что-то подобное плоской шкатулки, и там, в её чреве, лежал небольшой прямоугольный пластиковый плотно утрамбованный свёрток с белым порошком.

«Что? Куда? Откуда? Он никогда не вырезал страницы этой книги для тайника! Подлог! Зачем?»

«Пингвин» освободил пакет, подержал его перед затаившими дыхание понятыми, и снова втиснул в бумажное ложе. Затем вытащил несколько листков бумаги из портфеля и стал что-то мелко-мелко писать.

– Подпишите что видели! – «Пингвин» пододвинул листки понятым.

Те, помявшись в нерешительности, подписали бумагу.

– Подпиши! – пододвинул листки Назарову следователь.

И тут перед Назаровым возникло, словно начертанное огненным перстом на камне изречение из Сираха: «Наблюдай время и храни себя от зла – и не постыдишься за душу твою: есть стыд, ведущий ко греху, и есть стыд – слава и благодать. Не будь лицеприятен против души твоей и не стыдись ко вреду твоему… Подвизайся за истину до смерти, и Господь Бог поборет за тебя».

– Я ничего подписывать не буду! Это провокация! – Назаров повертел Библию в руках. Книга вроде его и не его. Цвет обложки вроде как изменился что ли? Нет, это не его книга! – Библия не моя, её заменили!

– Как не твоя! Вот твоё показание, что Библия твоя. Вон и понятые это слышали…

Милиционер повертел в руках странную каторжанскую икону, положил на стол и подошёл к «Пингвину»:

– Что дальше делать?

– А ничего! Гражданина Назарова – в следственный изолятор! Наркота у него в захоронке! Героином промышлял, подлец!