Эдуард Зорин - Большое Гнездо

— Он и до вас доберется, — мрачно предсказал Нехорошка.

Спас возразил:

— Неча слюни развешивать. Веселица сам виноват. У доброго купца не то что куна — каждая резана на счету. Гулял-веселился — вот и по миру пошел. Для нашего купеческого братства сие — великий позор.

— Позорить ты молодец, — пожурил Спаса Гостята. — Сам прижимист, так другим не указ.

— Эка радетель какой нашелся! — вскинулся Спас. — А коли такой ты добрый, то и отдай ему половину товара. Поглядишь, как наторгует, — сам пойдешь без портков…

— Цыц вы! — прикрикнул Нехорошка, который хоть и был в гостях, но считал себя здесь за старшего. — Аль позабыли, почто меды пьем?

— Кто позабыл? — заворчали купцы. — Ты первый и позабыл, а мы поминаем Вукола.

И снова стали пить, истово крестя лбы.

Веселица совсем одурел от меда. Спасовы упреки чудовищно роились в его разгоряченном мозгу. Сидевший напротив него лысый купец все больше походил на Одноока — Веселица мотал головой, стряхивая наваждение, но образ резоимца неотступно стоял перед глазами. За столом снова завязалась беседа, отдельные слова сливались в ушах Веселицы в сплошной гул.

Неожиданно гул оборвался.

Веселица вскочил из-за стола и, опрокидывая посуду, бросился по сходням со струга.

Всполошившиеся купцы, крича и размахивая руками, сгрудились на палубе.

Попарившись в баньке, боярин Одноок отдыхал в исподнем, сидя на лавке в горнице. Красное одутловатое лицо его с большим крупным носом и блеклыми, навыкате, глазами было все в крупных горошинах пота. Расставив толстые ноги, боярин пил квас, чмокал губами и жмурился. Неподалеку от двери стоял, полусогнувшись, тощий мужичонка со сбитой набок пегой бородой и нудливо читал по свитку:

— А Есифа, бежавшего с починка холопа твово, схватили и доставили на двор и секли, как велено было, и оный Есиф кричал, что-де был не один, а с Димитром, подстрекавшим его идти в Новеград. А Димитр тот мостник и вину свою отрицает: мол, о Есифе и слыхом не слыхивал, а все это злой наговор. Как прикажешь быть, боярин?

— Что сказывают послухи [59] Послух — свидетель. ?

— Послухи показывают, Димитр-де был пьян, что говорил, не помнит. А Есиф повадился в ремесленную слободу, хотя и не зван. И долга за ним тебе, боярин, две резаны.

Лицо Одноока посуровело.

— А ты куды глядишь, нечестивец? — накинулся он на тиуна. — Почто позволяешь непотребное? Этак-то и вовсе пустишь меня по миру с сумой: Есифу резану простишь, другому, глядишь, и гривну. Не за то я ставил тебя, что ликом смирен, а чтобы глядел за моим добром… Ну, как повелю я тебе всыпать батогов — в другой раз будешь сноровистее…

— Помилуй, батюшка! — упал на колени тиун. — Не оставляй меня своей милостью. Должок за Есифом не пропадет — все как есть верну в твою скотницу по осени. Три шкуры спущу с холопа, куды ему от меня деться?..

Одноок, попыхтев, важно кивнул:

— Читай дале. Почто поперхнулся?

— Жду твоего повеления, боярин.

— Читай, читай.

Сидел боярин на лавке, попивал квасок, благодушно слушал тиуна. Одолевала его истома. Но из того, что сказывал тиун, не пропускал ни слова. Радовался: что ни день, то прибыток, что ни сказ, то гривна али ногата. Хорошо повернулись его дела, опять же резы — надоумил его господь, знать, полюбил за скромность и набожный нрав: дал гривну купчишке — и гривну вернул, и еще полгривны. Другие-то бояре знай веселятся на князевой охоте, пиры пируют, а Одноок меды пьет только по праздникам; у других-то — на полах ковры из Трапезунда, парчовые занавеси, посуда из золота и серебра, а у боярина Одноока по всему терему — домотканые половички, на столах — деревянные мисы: почто ему снашивать ковры, почто слизывать золото с чар: то, что вытоптал да слизал назад не вернешь, в оборот не пустишь… Корят его иные бояре да дружинники: холопы, мол, у Одноока пообносились — дыра на дыре, а на что холопу праздничное платье — баловство одно! А от баловства разные мысли заводятся, от баловства опять же пьянство — угодно ли сие богу?…

Подумав так, Одноок тяжело поднялся с лавки и, повернувшись лицом к иконе, размашисто перекрестился. Тиун попятился, толкнул задом дверь и исчез в темном переходе.

Одноок накинул на плечи потертый кожух, вышел вслед за тиуном на крыльцо. Еще в сенях он услышал на дворе крики мужиков и скрип колес. Так тоже было заведено уже много лет: за полдень съезжались на боярский двор обозники.

Поглядев, как сгружали с возов добро, как набивали и без того полные скотницы, Одноок подумал, что пора приглашать мастеров — рубить новые срубы: бочонки с мукой, меха и воск не помещались под старыми крышами. Когда ставил он новый терем, и в мыслях не было, что потекут к нему со всех концов земли владимирской золотые и серебряные реки. Только нынче понял, как много еще на Руси простаков — душа-то у народа широка, нрав-то веселый, сердце-то доверчивое, все стерпит, всему найдет оправдание и достойную причину, покуда рука сама не потянется за топором. Но пока дело до топора не дошло (а дойдет — и это не страшно Однооку: стоят на страже его добра из рук его кормленные и поенные мужички), будет он рубить новые одрины [60] Одрины — сараи. и на дубовые крепкие створы ворот вешать пудовые новгородские замки: попробуй сбить — все кулаки расшибешь… Нет, прочно держался на земле Одноок, страхами себя по ночам не изводил, тело не иссушал раскаяньем. А если и грустил иногда, то оттого только, что помирал задолжавший купчишка или не возвращался из похода дружинник, взявший у него в долг, чтобы купить своей милой украшенные драгоценными каменьями подвески, — такие дни выпадали боярину не часто. И еще грустил Одноок, что сын Звездан весь вышел в мать — такой же иконописный и тихий. Ему бы невесту сыскать — чтобы с приданым, да чтобы крутого нраву: бабы, они норовисты, а ежели попадет с огоньком да с норовом, то и Одноок тут как тут — глядишь, вместе-то его и приберут к рукам, научат железной хватке.

Солнце слепило боярину глаза. Гримасничая и жмурясь, Одноок покрикивал на обозников:

— Полегче, полегче, мужики! Небось не камни таскаете, небось не глину в мешках!..

— Ты, боярин, не боись, — отвечали обозники. — Все сделаем справно. Не впервой…

— Как же, — ворчал боярин, — за вами только недогляди. На прошлой неделе пшенички полкади просыпали — мне-то каково?

— Твои же курочки поклевали….

— Как же, а то воробьи окаянные и повадились на двор. За воробьями-то не набегаешься. Так по зернышку, по зернышку… Сколь зернышек за год склюют?..

Не-ет, за мужиками глаз да глаз нужен. Одноок спустился с крыльца.

— Онаний! — закричал он пронзительно, призывая тиуна. — Онаний, где ты, слышь-ко?

— Тута я! — выскочил из подклета [61] Подклет — нижнее жилье избы, подызбица. тиун. — Почто кличешь, боярин?