Виктор Ахинько - Нестор Махно

— Не праздную никакого беса, — заявил Семен Каретник, подъехав к Нестору вплотную и нагибаясь, чтобы тот лучше слышал, — а все ж неохота вот так валяться.

Перед ними, в пожухлой стерне, лежал человек в одних трусах. На спине запеклась темная рана и к ней был прилеплен листок. На нем крупно: «ХОТИВ ВОЛИ? ЖРЫ!»

— Кто его? — воскликнул Петр Лютый, оглядываясь. В сухом и ярком небе лишь на горизонте таяли облачка. Кое-где летела серебристая паутина, выше извивались черные птицы, да безлесая степь холмилась вокруг.

— Варта. Кто ж еще? — проронил Пантелей Каретник.

— Похоронить бы надо, — предложил Алексей Чубенко, облизывая запыленные губы.

— Чем, ножом? — Роздайбида замучился с ручным пулеметом, а им, видите ли, копать охота.

— Хоть курая натаскаем, — соскочил с лошади Лютый. — Ишь нечистые вьются, за своих принимают.

Завалив мертвеца колючими шарами перекати-поля, они решили все-таки переждать до ночи где-нибудь в укромном месте. Вскоре попалась низинка с осокорем и вербой, но там дальше что-то шумело подозрительно.

— Сюда! — тем не менее позвал Каретник, ехавший первым. Им открылся странный в выгоревшей степи темно-зеленый яр. По нему весело бежал ручей.

— Тут целый водопад! — шумел всегда сдержанный Семен.

Из-под камней туго бил поток. От него веяло свежестью. Всадники спешились и побежали вниз. Алексей Марченко, однако, остался наверху и поглядывал по сторонам.

— Молодец! — похвалил Махно. — Я тебя сменю!

— Благодатная наша Украина, — засмеялся Петр Лютый, подставляя ладони под изумрудные холодные струи. — Рай истинный, хлопцы!

— Еще б мудрые головы кто подарил ей, — озвался Чубенко.

— Да сердца помягче, — добавил Роздайбида. Он разделся догола и, фыркая, лег в ручей, но тут же вскочил как ошпаренный. — Лед, лед! Остужайся, кто смелый!

Они были молоды, не старше тридцати лет, и резвились, плескались, забыв на время об опасностях, анархизме, о том бедняге, что валялся под колючими шарами, о власти и собственности, о Ермократьеве, которого искали — обо всем на свете. Тем более, что вокруг нежилось в последнем ярком тепле южное лето.

Отдохнув, немного подкрепившись и повеселев, не стали ждать вечера, поехали дальше по балочкам да низинам между полями. Из одной приметили село. Белые хатки мирно ютились у пруда.

— Эх, поспать бы там, — размечтался Лютый, — на пуховой перине в розовую полосочку!

Спутники заулыбались. Разглядывая жилье, они хоронились за кустами шиповника и скумпии пушистой.

— Так это ж Михайло-Лукашово! — определил наконец Пантелей Каретник. — Дядьки нашего хата вон, что под соломой. Верно, Сеня?

Попиликал очнувшийся в тепле кузнечик, сонно озвался нарядный удод. Потом из села донесся какой-то вздох, что-то там шевельнулось, задвигалось. Издалека нельзя было определить, кто ходит и зачем.

— Э-э, да они на кладбище собрались, — догадался Пантелей. — Кого-то, наверно, хоронят. Ану приглядись, Сеня.

— Точно, несут, — согласился брат, придерживая коня. Тот заплясал, заржал, и Семен отпустил поводья. За ним отправился и Пантелей. Остальные напряженно ждали, прислушивались. Никто не стрелял и назад не возвращался. Значит, чужих, видимо, нет.

— Ну что, вперед? — спросил Махно и, не дождавшись ответа, поскакал в Лукашово.

Малое кладбище с деревянными крестами располагалось сразу за селом, на сухом холмике. Людей было немного, и они явно со страхом озирались на конных, что приближались с поля. Их встретил пеший Семен, посеревший, угрюмый.

— Дядю повесили, — сообщил еле слышно, — и еще четырех мужиков.

— За что? — Нестор спрыгнул с коня.

— Бились в отряде Ермократьева. Их окружили. Кого скосили, а кого на акацию.

— Сам-то жив?

Семен пожал плечами, пошел к свежим могилам. Все последовали за ним. Причитали женщины, стучали молотки (уже забивали крышки гробов), предостерегающе пахло глиной и прощальным цветом мальвы. Семен пошептался с мужиками и, когда они пошли в село, сообщил своим:

— Вожак, говорят, прячется недалече, на хуторе. Надо б найти.

— Вперед и только! — сразу же согласился Нестор, направляясь к лошадям.

Но тут возвратилась женщина в черном платке.

— Куда вы, родненькие? — вскрикнула. — Останьтесь! Помянуть же по-христиански чоловика. Сеня, Пантюша, хоть вы. Благаю!

Каретники замялись: тетке нельзя отказать и от своих негоже отрываться.

— Как ты? — спросил Семен у Махно.

— Смотрите, — неопределенно ответил тот.

— Есть святое, сынки. Оно выше нас, ой, выше! — проникновенно сказала женщина в черном. — Забудете о нем в суете — пропадете. Попомните мое слово!

Она глядела так страдальчески, что Нестор предложил:

— Исполним ее волю. Но быстро. Раз-два и вперед.

На том и порешили. Семен с благодарностью обнял приятеля за шею. Им предстояли большие испытания, и, кто знает, может, и из таких уступок рождается преданность и дружба.

По местному обычаю молча помянули покойных, погоревали и отправились искать Ермократьева.

— Слушайте, мы его в глаза не видели. Никто, — заговорил Алексей Чубенко. — А он вне себя сейчас, заупрямится, пальнет сдуру. Может, плюнем и подадимся в Гуляй-Поле? Все равно отряда уже нет. Мы хотели соединиться. С кем?

— Ладно тебе, — буркнул Пантелей Каретник. — Что же, бросить в таком горе?

На это нечего было возразить, и Алексей замолчал.

Хуторок, что они искали, находился недалеко от Лукашово. Пять беленьких хат стояли рядом с молодыми пирамидальными тополями. Теперь на разведку отправился Махно, поскольку хоть ночью, но разговаривал с Ермократьевым. А чтобы местные не побоялись гостей, с Нестором ехал лукашовский мужичок. Он легко договорился с хозяином первой хаты. Тот отвел их к сараю, позвал:

— Павле, тэбэ шукають! Свои!

Чуть погодя появился бородатый, плотный дядя лет тридцати, в измятом пиджаке и брюках, видимо, хоронился на сеновале.

— Что нужно? — спросил мрачно.

Без долгих объяснений Нестор сказал:

— Я Махно. А ты, случаем, не Ермократьев?

Некоторое время бородач крайне подозрительно разглядывал его и наконец изрек грубо:

— Брехать силен, парень! Махно-то я лично знаю… Не вздумайте дурить! — прибавил он сквозь зубы. — Там, за моей спиной, елки-палки, прямо вам в лобешники нацелено дуло «максима», и терять нам уже нечего.

— Дурак ты, — холодно парировал Нестор. — Ночью тогда, у дома Свистунова, у дерева… Помнишь? Это же нарочно не придумаешь!

— Что, ты и есть? — явно разочарованно окинул его взглядом Ермократьев. — Ну, здоров был, Махно.

Он протянул широкую ладонь, и не успел Нестор пожать ее, как Павел порывисто обнял его.

— Мать честная! — удивился он, отпуская Махно и все еще недоверчиво рассматривая гостя со всех сторон. — Точно. Голос твой.