Георгий Егоров - Солона ты, земля!

— Ну, что с тобой сделать? Шлепнуть тебя здесь и бросить вон в ту канаву?

Карл, тоже признавший Фильку, понял, что тому терять нечего, взмолился:

— Господин… — Он никак не мог вспомнить Филькину фамилию. — Господин Петухоф, — назвал он. — Камрад Петухоф.

Фильку это рассмешило.

— Закукарекал… Ты еще не так будешь кукарекать!

Такой оборот несколько приободрил Карла Орава.

Он вдруг вспомнил про браунинг и тут же поспешно сунул в карман руку. Филька заметил его движение, схватил руку и вырвал браунинг.

— A-а, сволочь, ты вон что удумал! — Филька изо всей силы ударил зажатым в руке браунингом по лицу сыщика.

Тот закричал.

— Тихо, собака! А то сейчас пришибу, гад!

Немец затих, схватившись рукой за окровавленное лицо. Филька торжествовал — наконец-то он добыл оружие! Теперь ему не страшен ни черт, ни дьявол. По такому случаю он был великодушен.

— Ты вот что, шпионская морда, — встряхнул он за грудки Карла. — Сейчас валяй домой, я тебя отпущаю, но если еще хоть раз замечу, что ты будешь шляться ночью по чужим огородам или вообще по улицам и выслеживать меня, убью. Ясно?

— Я-асно… да, да.

— Ну на тебе еще вот, напоследок. — Филька тычком ударил его в ухо. Тот потерял равновесие, упал, но моментально вскочил и заорал.

— Тихо! А то еще вложу… А ну, шагом марш!

Опасаясь, что Кочетов выстрелит в спину, зыряновский соглядатай несмело стал отступать пятясь.

— Бегом! — скомандовал Филька.

Немец исчез. Где-то в темноте хрястнула жердь — видимо, он перемахнул через прясло, минуту-две слышался топот ног, потом затихло все. Филька прикинул на ладони никелированный браунинг, проверил обойму, удовлетворенно хмыкнул:

— Здорово!

Он вернулся в баню, взял свою котомку с провизией.

Еще вчера они с Настей решили, что ему лучше уйти из села, где его все знают. Филька согласился идти в Юдиху — там у него жил дядя. Можно у него без документов работать батраком. Дядя — человек прижимистый, ради дармовых рук пойдет на все.

Филька направился к Настиному дому. Не дойдя сажен полсотни, перепрыгнул через прясло и огородами подошел к бане.

— Я уж тебя заждалась, Филя, — встретила его Настя. — Думала, что-нибудь стряслось.

Филька молодцевато надвинул фуражку, сел рядом.

— Ты знаешь, Настюша, что я сейчас сделал?

Та испуганно спросила:

— Что? Поди, натворил что-нибудь?

— Нет, не натворил. — Он обнял девушку. — Ты знаешь, я сейчас набил морду немцу Карлу.

— Да что ты!? — испуганно воскликнула Настя. — Ой, что ты наделал! Да он тебя теперь со свету сживет.

— Не сживет, — самодовольно заверил Филька. — Он теперь неделю не опомнится с перепугу… Ты знаешь, что я у него отобрал?

— Что?

— Вот, гляди. — И он тряхнул на ладони блеснувший браунинг.

— Ой, Филя, как я боюсь за тебя.

— Ничего. — Филька неуклюже погладил ее по голове. — Ты лучше думай о себе.

— Да я уж думаю. Старик Хворостов приходил, шибко ругался с отцом. Попрекал отца и листовкой, и сватами, которых я перед пасхой собакой травила. Так что о сватовстве теперь и разговору не будет. Да и Кирюха вчера ушел в солдаты добровольцем. Но отец злой на меня, уже два раза намеревался вожжами отхлестать. Говорит, из-за тебя все эти напасти.

— А ты знаешь что, Настюша, ты уходи от него, пойдем со мной.

— Нет, Филя, с тобой нельзя. Где же мы с тобой будем прятаться и что будем есть, если твой дядя тебя не примет. Нет, сейчас нельзя.

Филька почесал затылок.

— Да, сейчас нельзя. Ну тогда ты наймись работать, чтобы он тебя не попрекал.

— А куда я наймусь? Батрачить?

— Нет, зачем батрачить? Ты знаешь что? Ты сходи к Ларисе Федоровне, попроси ее. Может, ока тебя возьмет сиделкой в больничку или там что-нибудь еще делать.

— Ладно, Филя, я схожу… Ну, пора, а то немец может тебя поймать.

— Не поймает. Он неделю теперь не вылезет из избы…

— Нет, надо тебе идти. Я вот еще принесла сала и хлеба.

— Да мне хватит, Настюшка, и того.

— Возьми, возьми, в дороге пригодится. — Она развязала Филькину котомку и положила туда завернутый в тряпицу большущий кусок сала и каравай хлеба. — В дороге все пригодится. А это вот махорка и серянки. Последний коробок из дому взяла. — Она тихо засмеялась.

Филька поднялся. Встала и Настя, подала ему котомку. Потом вдруг порывисто обхватила его шею, прижалась к груди, всхлипнула.

— Ничего, Настюша, ничего, ты не беспокойся. Не плачь. Обойдется все. Ну?..

Это уже был не тот Филька, беззаботный и ухарский, а непривычно растроганный, смущенный.

Он оторвал от себя Настю, торопливо поцеловал ее мокрое лицо, вскинул котомку и пошел. На душе будто кошки скребли — в пору плакать самому.

Он задумчиво шагал вдоль мрачных сонных домов.

Около плотины из канавы вдруг молча выскочила большая черная собака и бросилась к нему под ноги. От неожиданности он вздрогнул, потом пнул собаку.

— Тьфу ты, сатана, чтоб ты сдохла, шалава, перепугала как. — Он хотел пристрелить собаку, но раздумал, пожалев патрон.

При мысли о браунинге у него снова поднялось настроение. Филька достал его из кармана. Рысцой перебежал плотину. У первого же плетня наткнулся на человека. Тот, видимо, был сильно пьян и никак не мог взобраться на бугорок — скользил и падал. Филька, спрятав браунинг, приблизился.

— Что, дядя, склизко? Может, помочь?

Но тут он разглядел на человеке шляпу и из-под нее торчащие длинные волосы.

— A-а, так это ты, долгогривый? Ты чего шатаешься по ночам? Подглядываешь вместе с Карлой? — Филька сгреб за космы попа и кулаком ударил по затылку. Отец Евгений неуклюже повернулся, засопел и удивленно уставился на Фильку.

— Эт-то ты меня уд-дарил? — пьяно спросил он.

— А тебе мало? На еще. — И Филька ударил еще раз, сбил шляпу.

Отец Евгений вдруг проворно схватил Фильку за руку, подтянул к себе.

— Ты, щенок, как смеешь поднимать грязную руку на священнослужителя, а?

Филька хотел выдернуть руку, рванулся, но не тут-то было — здоровенный поп крепко держал Фильку. Этим рывком Филька только помог ему преодолеть скользкий бугорок.

— Ты чей будешь, парень? — хрипло спросил поп, заглядывая в лицо Фильке.

Тот схитрил, отворачиваясь, буркнул:

— Я из Макаровой.

— Из Макарово? Ну тогда иди. — Поп дал хорошего пинка Фильке под зад. Филька на сажень отлетел и упал в грязь. Вскочил и отбежал еще.

— Ну, долгогривый, ты мне еще попадешься, я тебе не так дам, — издали пригрозил он и, обтерев о штаны испачканные руки подался по улице.

За селом Филька закурил и зашагал по дороге. Часа через два, когда начал светлеть восход, он решил передневать на чьей-нибудь заимке — днем без документов идти было рискованно. Филька свернул с дороги и направился к черневшей вдали кучке сосен — к «борку».