Георгий Егоров - Солона ты, земля!

Сегодня разведка вернулась из Панкрушихи. Старший разъезда, мрачный детина — косая сажень в плечах — с маленьким утиным носом и квадратным раздвоенным подбородком, положил на пол даниловской горницы седельные переметные сумы и офицерский планшет.

— Вот, — сказал он и отошел к двери.

— Что это? — спросил Субачев.

Парень повел рукой в сторону трофеев:

— Добыли.

Субачев нагнулся над сумками, расстегнул пряжки.

— А хозяин их где?

— Там, — мотнул рукой в сторону Камня старшой. — Ухлопали. Живым не дался. Охрану его постреляли, а его хотели взять. Не дался.

— Что еще разведали интересного?

— Больше ничего.

Отправив парня к Ильину, Субачев высыпал содержимое переметных сум на пол, лишь бегло оглядел. Из планшета достал объемистый пакет, запечатанный сургучом.

— Вот, должно, самое ценное.

Данилов с интересом наблюдал с койки. Матвей разодрал конверт. Стали просматривать бумаги.

— Донесения в Омск, — сказал он Аркадию.

— Ну-ка, дай, — попросил Данилов.

Посмотрел несколько бумажек.

— Это документы из Барнаула… Интересно.

Он углубился в чтение. Вскоре пришли Иван Тищенко, Антонов. Читали вместе.

— «Четвертого сентября на деревню Акутиха Бийского уезда, — скороговоркой бубнил Данилов, — напала шайка в шестьдесят-семьдесят человек под командой Чемрова…» Так, так… «подожгла лесную контору и заимку Горста близ Акутихи, чем произвела панику…» Так… так… — Пробежал он глазами по строчкам. — Дальше все ерунда… Вот еще, послушайте. Это уже о нас. «…В Каменском уезде Мелкие шайки бандитов до сих пор только разгонялись отрядами милиции, но не уничтожались. В настоящее время эти шайки насчитывают в своих рядах уже сотни и тысячи человек. Правительственных войск нет, а самоохрана из жителей не достигает цели, вследствие чего там трети уезда находятся под влиянием бандитов. Необходимы для борьбы с бандитами более серьезные меры, а

именно: усиление отряда особого назначения, образование дружин из беженцев и немедленная присылка вооружения новых припасов…» Припекает!.. Посмотрим, что дальше он пишет в этом отчете… Вот! «В Славгородском уезде деятельность банд усилилась: заняты ближайшие к Славгороду волости. От красных банд свободна только полоса на тридцать верст от города. Местами прервано телеграфное сообщение. Малочисленность войск лишает возможности бороться с продвижением банд. Необходима срочная помощь. О серьезности положения извещен уполкомвойск в Каинске. Результаты его мероприятий против банд неизвестны. Восемнадцатого сентября Алтайская железная дорога по военным обстоятельствам прекратила движение от Барнаула до Семипалатинска…»

Данилов пробежал глазами несколько страниц. Товарищи смотрели на него выжидательно.

— Ну давай, что там еще? — нетерпеливо заелозил на табурете Субачев.

— Сейчас… — отмахнулся Аркадий. — Тут все экономические выкладки. С ними потом разберемся… так… так… Вот еще! «Город Камень вновь окружен шайками бандитов, обложивших его тесным кольцом. Высылаемые против них из города отряды бессильны помочь делу. Тяготеющая к городу Кулундинская степь, богатая хлебом и жировыми продуктами, занята красными…» Так… так… «…снабжалась и армия. Городская управа ходатайствует о немедленной присылке в Камень, пока существует навигация, отряда численностью не менее двух тысяч человек, хотя бы при одной батарее…»

Субачев хохотнул, запрокинул голову:

— Плеснули мы им скипидару под хвост, заметались…

Тищенко, рывшийся в остальных бумагах, достал запечатанный конверт.

— «Омск, Ставка, его Превосходительству генералу Матковскому». Ну-ка, полюбопытствуем, что пишут превосходительству. — Он разорвал конверт, достал небольшой лист. Долго сопел над ним, потом воскликнул — О, братцы, да это же о вчерашнем бое уже доносят. Смотрите: «К югу от Камня в стычке с красными наш отряд в двести пятьдесят человек потерял одну треть выбывшими из строя, в том числе убитых — пять, раненых шесть и без вести пропавших восемь…»

— А куда же делись остальные? — спросил внимательно слушавший Антонов. — Шестьдесят четыре человека куда еще делись?

— Да я откуда знаю, — сердито ответил Иван Кондратьевич. — Чего ты у меня допытываешься, не я же писал…

— Чья подпись? — спросил Данилов.

Тищенко заглянул в конец листа.

— Капитан Большаков, командир отряда особого назначения… Видать, стебанули мы их вчера здорово.

Субачев, перетряхивавший планшет и все кармашки переметных сум, воскликнул:

— Еще конверт!

Тищенко с Антоновым повернулись к нему, Матвей вынул несколько листов, исписанных мелким почерком.

— «Здравствуй, Наташа!» Во! Это никак любовное письмо. Интересно, как буржуи в любви объясняются. «Вот и снова я выбрал время написать тебе. Теперь я уже не в Барнауле…»

— Брось, Матвей, — прервал Тищенко, — тоже нашел занятие.

Но Субачев пробегал глазами дальше по бумаге:

— Ты постой, постой, тут, кажется, не только о любви. «Я тебе писал уже о том, в среде каких пьяниц и развратников я жил в Барнауле. Теперь они мои сослуживцы. Помнишь, как мы с тобой, начитавшись вересаевских «Записок врача», мечтали о подвиге во имя народа? Как хотелось пожертвовать…» Все они мечтали о народе!

О шее народной, чтобы забраться на нее. А ну, дальше… «Мечтать о жертвах для народа, а потом душить этот народ…» Это вам привычно, — комментировал Матвей. — «Ты представляешь мое состояние?» Чего уж не представить! Во! Дальше — это уже интересно… Слушайте. Аркадий, слышишь? «Вчера наш отряд особого назначения — так именуют нашу карательную экспедицию — занял повстанческий центр — село Усть-Мосиху. Партизаны сопротивлялись, как регулярная часть, хотя у них почти нет оружия. Наш командир отряда капитан Большаков въехал в Усть-Мосиху на белом коне, как…» Ну это нас меньше всего интересует, на каком коне он въехал, — хмыкнул Матвей, — на каком он удирал, об этом бы написал… Так. «В моей роте взводным офицером служит местный учитель Ширпак — этакий самодовольный наполеончик. Он пригласил нас к себе ужинать…» Ну тут про ужин, про пьянки. Так… так…

Данилов с интересом слушал, повернув голову к Субачеву.

— Читай дальше. Любопытно.

— «…Начну со штабс-капитана Зырянова: неудавшийся интеллигент, хам и циник, каких надо поискать. Дошел до того, что в Барнауле пьяный ездил на извозчике с голыми девицами. До такой мерзости надо очень долго опускаться… За год-два не успеешь так пасть…» Ничего честит он своих дружков! — засмеялся Матвей. — Поедем дальше. «…Есть в отряде хорунжий Бессмертный. Фамилия оригинальная, но сам — нисколько. Типичный ловелас. К тому же очень себялюбивый, мстительный и неимоверно тупой. Он считает, что добился в жизни очень многого, став командиром роты в этом отряде. Рассказывает, причем бравируя, что он в восемнадцатом году вспарывал животы захваченным большевикам…» Вот стерва! Так… «Уже по этим ты можешь судить, как деградирует русское офицерство. Также можешь понять, в какую среду я попал. Командир отряда — фигура колоритная. Ярый приверженец Верховного правителя, фанатичен. Словом, один из тех, на ком держится нынешний режим. Он очень настороженно относится ко мне, считает меня человеком случайным в отряде (в чем он не ошибается) и ненадежным…»— Субачев серьезно посмотрел на Данилова — Оказывается, и среди офицеров есть ненадежные. Вот никогда бы не подумал! «Вчера во время ужина…» Опять ужин. Ну тут дальше про попа какого-то. Почерк ужасно мелкий. Так… так… «Что каждый человек — это целый мир. Что, мол, еще был он говорил: «Познай себя…» Тут пошла философия. Это мы потом почитаем. «Видишь, я как всегда, сказанул невпопад…» Так. В другой раз попадешь, — улыбнулся Матвей. — «Запутался я окончательно Наташа. Швыряет меня жизнь из стороны в сторону. Я постоянно думаю, Наташенька, вот