Георгий Егоров - Солона ты, земля!

Пустив Коляду в плавание по капризному, переменчивому морю партизанской войны, Данилов все время следил за ним. Кроме ежедневных донесений, посылаемых штабом полка ему как начальнику военно-революционного штаба, Аркадий Николаевич регулярно получал письма от Ивана Тищенко. Тот подробно рассказывал о делах полка — детища Данилова, о людях, которых революция перековывала на свой лад. Но особое место в этих письмах занимали дела Коляды. По этим письмам Данилов следил за политическим ростом своего питомца.

Федора Коляду он встретил первый раз в середине сентября в Главном штабе — в свою первую поездку туда после ранения. Данилов тогда ходил еще на костылях. Дел накопилось много, и он решил заночевать в Глубоком. Ночью на Главный штаб налетела одна из кулацких дружин, во множестве созданных тогда в губернии по приказу генерала Матковского в помощь правительственным войскам. Данилов, как и все работники Главного штаба, принимал участие в обороне, которой руководил незнакомый ему парень, начальник охраны штаба. Это и был Федор Коляда. Тогда-то Аркадий Николаевич и заметил бесшабашную лихость и находчивость этого полуграмотного крестьянского парня: в самый разгар боя, когда противник зажал обороняющихся в клещи и готовился к решительному броску, Коляда послал двух своих партизан — Григория Новокшонова и ветфельдшера Донцова — в обход нападавшим. Партизаны быстро собрали там десятка два мужиков из местных жителей и, сидя за плетнями, закричали что есть мочи: «Ура!» — кулачье, бросая оружие, разбежалось.

В тот же день Данилов в беседе с Трунтовым обратил внимание на смекалистость начальника охраны.

— Ты что, хочешь забрать его куда-нибудь? — улыбнулся Трунтов.

Так возникло решение формировать под командой Федора Коляды отряд, а затем полк «Красных орлов». Данилов вместе с Трунтовым сами подбирали не только командиров батальонов и рот, но и личный состав подразделений. А когда речь зашла о комиссаре полка, Данилов с сожалением сказал:

— Эх, были бы у меня ноги здоровые, с удовольствием бы стал комиссаром в этом полку!

Трунтов улыбнулся.

— На войне приходится забывать об удовольствиях. — И добавил: — А этот полк мы и так закрепим за тобой — ты его породил, ты его и воспитывай. А комиссаром пошлем туда Тищенко Ивана. Как ты смотришь?

— Самая подходящая кандидатура…

В первые же дни, как только началось формирование отряда, Данилов поставил жесткие условия — никакой пьянки. И стал строго следить. Он не упускал даже мелочи — во все вникал. Однажды ночью велел Коляде по тревоге поднять отряд и выстроить на площади в полной боевой готовности. Не таилось двадцать человек. Разыскали пятнадцать — пьяные были до бесчувствия. Пять оказались в отлучке. При свете факела выступил Данилов. Таким сердитым его еще не видели партизаны. Он произнес всего несколько слов. Спросил:

— А если бы сейчас противник напал? Что бы мы стали делать? Двадцати человек нет. Третья часть отряда — пьяные стоят.

А потом приказал:

— Не явившихся по тревоге отдать под суд! Впредь за пьянку будем расстреливать!

И все.

Так было сделано начало. Данилов знал, что ослаблять внимание нельзя. Будут еще вывихи, тем более, что и командир полка не изжил еще в самом себе кое- какие замашки полуанархической партизанщины. Поэтому Данилов с неослабевающей напряженностью следил за жизнью полка.

После гилевского боя Данилов угадывал в письмах Ивана Тищенко какую-то скрытую тревогу. Особенно насторожило его последнее письмо. За скупыми корявыми фразами друга Аркадий Николаевич разглядел, что в отношениях комиссара и командира полка что-то назревает. И он в тот же день выехал в полк.

— Что у вас здесь случилось? — вместо приветствия спросил он Тищенко.

— А ты уж учуял? Ну и нюх у тебя!

Сидевший тут же помощник комиссара Субачев захохотал:

— Обжегшись на Милославском, теперь дуешь и на Федора?

Данилов, опираясь на палку, прошел к столу.

— Рассказывайте, — приказал он.

— Да нечего, Аркадий Николаевич, и рассказывать- то. Просто мы с Субачевым начали наступление на остатки партизанщины.

Тищенко неторопливо, с присущей ему невозмутимостью поведал о том, как за последнюю неделю в полку появились случаи мародерства, невыполнения приказов, случаи отдельных пьянок. Рассказал о своем первом серьезном столкновении с командиром.

Данилов пробыл в полку двое суток. Потом, минуя Куликово, проехал в Облаком к Голикову. О чем они говорили, никто не знал. Через три дня Данилов вызвал весь руководящий командный состав полка к себе на заседание военно-революционного штаба…

До начала заседания Коляда сидел в центре своих командиров. На нем была новая поскрипывающая кожанка, через плечо перекинута широкая шелковая красная лента — новый знак отличия командира полка, введенный недавно Облакомом. Он был бодр, подшучивал над Кузьмой Линником, своим комбатом, который во вчерашнем бою насмерть загнал лошадь, но так и не смог догнать уланского офицера.

— Ты, Кузьма, дюже богато сала ишь, — басил Федор, — пото и тяжелый: у коня силов не хватае таскать тебя. А их благородие кофием питаются, вот вин такий и легкий — его кобыла не чула, чи вин е, чи его вже нэма… Надоть и тебя на кофий перевесть легче будешь…

Командиры похохатывали, улыбался и сам Линник. Но вот вошел Данилов — он еще заметно припадал на раненую ногу. Смешки сразу прекратились. Командиры задвигались, рассаживаясь, сгоняли с лиц благодушные улыбки — побаивались они начальника районного штаба.

Данилов сел за стол. Обвел своими карими внимательными глазами собравшихся, открыл заседание.

— На повестке сегодня один вопрос, — сказал он тоном, не предвещающим ничего хорошего, — вопрос грубого нарушения революционной дисциплины и законности в седьмом полку.

Кое-кто удивленно переглянулся.

— Дело в том, — продолжал Данилов, — что за последнее время в нашем полку появились случаи мародерства, офицерских зуботычин и попоек.

— Шо-то мы таких страстей нэ бачилы, — заявил Коляда.

— Вот об этом мы сегодня и будем говорить: о том, что вы бачили и чего не бачили. — Данилов поднялся за столом. Строго спросил: — Товарищ Коляда! Почему ты самовольно забрал фураж у крестьян села Гонохово?

— Не у крестьян, а у богатеев…

— Я спрашиваю, почему взял самовольно? — сделал ударение на последнем слове Данилов.

— Потому шо мэни воювати надо.

В глазах у Данилова сверкнули недобрые искорки.

— Почему — самовольно?!

Коляда пожал плечами.

— Конфисковывать может только сельский комиссар по решению Совета. Тебе это известно?

— Его, комиссара-то, с тремя собаками не сыщешь, — возразил не очень твердо Федор.