Ёжи Журек - Казанова

«Какие умы, какие замечательные судьбы и какие трагические, бесславные финалы, когда в лучшем случае после смерти их ожидало забвение, а в худшем — непонимание и насмешливая ирония потомков», — писал Е. Карпович в книге «Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий». Но то ли потомки изменились, то ли серьезный писатель, не предполагая в нас эдакого легкомыслия, ошибся. Потому что слава адептов тайных лож и неутомимых искателей приключений, авантюристов и шарлатанов, талантливых мошенников и мыслителей — одним словом, личностей типа Калиостро и Казановы, Гурджиева и Маты Хари жива. И вряд ли можно однозначно утверждать, что она окрашена лучами иронии или желания доискаться правды за узорчатыми решетками вымысла.

«…Интересом своим к Калиостро Марина меня увлекла, и я зачитывалась в ту зиму французскими романами о нем — «Жозефом Бальзамо» и другими» — так писала Анастасия Цветаева в «Воспоминаниях» о литературных привязанностях своей юности. Шло первое десятилетие нашего жесткого, рационального века. Но сейчас, в последнее его десятилетие, книги о головокружительных событиях, связанных с этими неординарными людьми, пользуются едва ли не большей популярностью, чем французские романы у читателей серебряного века.

В большей степени это побудило издательство АРМАДА начать публикацию новой серии художественных романов, названной «Великие авантюристы». Свою роль сыграло и то, что в редакционном портфеле скопилось за последнее время несколько интересных, частью — новых, частью — переводных, мало известных российскому читателю книг об incognito давнего и недавнего прошлого, людях невероятно одаренных, но использовавших свои таланты не по божьей воле.

Чего хотели они? Власти? Богатства? Славы? Какие великие или мелочные цели преследовали? Тешили самолюбие, подчиняя своему гипнотическому влиянию сотни и тысячи современников, или были мучениками обстоятельств, уготовивших им торную дорогу от дворца до эшафота?

Фигаро, веселый пройдоха и философ, главный герой комедии Бомарше, восклицает: «Поверьте мне, я же лучше, чем моя репутация!» Мог ли так сказать о себе загадочный миссионер граф Калиостро или вечный изгнанник Казанова? Или они были бы более правдивы, говоря: «Когда мне будет назначено предстать перед Господом, когда мне, обманщику, лжепророку, придется сбросить плащ ухищрений и притворства перед высшим судией, я не смогу назвать ни одного своего благородного поступка, не смогу припомнить ни единого мгновения, которое дало бы мне утешение среди вечных мук!» [1] Дюма А. Жозеф Бальзамо. М. 1991.

Судите сами. Открывая одну за другой книги новой серии, перелистывая новые страницы судеб блестящих и бессмертных…

КАЗАНОВА (Джованни Джакомо Казанова де Сенгальт — дворянский титул, который он себе присвоил) (1725–1798) — авантюрист, родом из Венеции. Изучив право, он хотел принять духовный сан, но запутался в любовных похождениях и был исключен из семинарии. Побывав в Неаполе, Риме, Константинополе, Париже, он вернулся в Венецию, где за обман и богохульство в 1755 г. был заключен в тюрьму. В 1776 г. он бежал в Париж, где завоевал себе положение магией и спекуляциями и основательно изучил тамошнюю общественную и частную жизнь. После новых странствований по Европе он прибыл в Берлин, где имел аудиенцию у Фридриха Великого, очень интересно описанную в его мемуарах. Он должен был получить место начальника кадетского корпуса, но направился в Петербург, затем в Варшаву, откуда бежал по случаю дуэли с Браницким, и вел скитальческую жизнь в Австрии, Германии, Франции, Испании, Италии, всюду переживая множество приключений.

Получив позволение вернуться в Венецию, он сделался здесь в 1775 г. тайным агентом инквизиционного трибунала по внутренней службе в городе, но из-за аллегорического романа, в котором был оскорблен дворянин Гримальди, должен был в 1782 г. вновь оставить Венецию и поселился в Чехии, в замке графа Вальдштейна, вместе с которым занимался кабалистикой и алхимией.

Мемуары Казановы вышли в свет уже после его смерти («Mémoires écrits par lui-même», Лпц., П., Брюс., 1826—1838; нов. изд. П.» 1880; в немецкой обработке В. Шютца — еще ранее, под заглавием «Aus den Memoiren des Venetianers I. С. de Seingalt», Лпц., 1822—1828). Они доходят до 1773 г., содержат много ценных культурно-исторических и даже исторических данных и дают резко очерченные портреты личностей, имевших значение в политике.

Из остальных сочинений Казановы главные: «Istoria delle turbulenze della Polonia dalla morte di Elisabet Petrowna fino alla pace fra la Russia e la Porta ottomana» (Грац, 1774); «Histoire de ma fuite des prisons de la République de Venise, qu'on appelle les Plombs» (Прага, 1788); «Icosaméron» (Прага, 1788­-1790); «Solution du probleme de-liaque démontrée» (Дрезден, 1790). Ср. Barthold, «Die geschichtlichen Persönlichkeiten in C.'s Memoiren» (Берлин, 1845) и сообщения Bachet в сборнике «Le Livre» (Париж, 1881); об исторической ценности мемуаров см. также D'Ancona, «Un avventuriere del secolo XVIII» (в «Nuova Antologia», 1882, февраль и август).

Воспоминание тяжелое и мрачное, как ночной кошмар…

Она уже была под ним — женщина с певучим именем, которое он смешно коверкал, со светлой, будто прозрачной, кожей; он сжимал нагое тело в объятиях и чувствовал, как в такт с резкими движениями бедер ее ногти царапают его спину. Ему не хотелось, чтобы она раздевалась, он бы предпочел постепенно извлекать волнующие прелести из шелестящих одежд, но она сама скинула все с себя с быстротой и решительностью, весьма неожиданными для известных своей холодностью представительниц северной расы. Из тщеславия — а кто бы, черт побери, на его месте не возгордился! — он приписал это исключительно своей мужской неотразимости. Она была его добычей, очередной жертвой изощренных маневров, испытанных в спальнях всей Европы, но вместе с тем просто милым существом, дарящим ему тепло и нежность в этой стране холода и подозрительности. И потому он ей был по-человечески и по-мужски благодарен и с истинным удовольствием, неторопливо и сосредоточенно, отыскивал на ее теле тайные уголки — источники страсти, — а найдя, продолжал поиски, расширяя их и углубляя; он уже почти любил эту чужую женщину со знакомым телом.