Александр Дюма - Генрих IV

— А, презренный каркас! Хорошо же. Я заставлю тебя трепетать для дела!

И он бросился в самый жар сражения, в место настолько опасное, что два его друга, Сегюр и Ла Рошфуко, не зная, почему он туда кинулся, бросились его спасать, рискуя собственной жизнью.

Колиньи нашел Генриха Беарнского в Ла Рошели. Великий политик, благородный человек, святой протестант остановил свой сверкающий глубокий взгляд на смущенно моргающем молодом беарнце. И когда пришел день Монконтура, он запретил ему драться. Без сомнения, Колиньи, опасаясь неудачи, хотел сохранить его чистым от этого поражения. Побежденная без Генриха Беарнского партия вновь поднимет голову при первом успехе, который обретает этот горный князек. И конечно же, Генрих громко кричал, что он выиграл бы битву, если бы ему дали. Именно этого и добивался Колиньи.

Все прекрасно знают, чем закончилась эта третья гражданская война. Гугеноты разбиты, герцог Конде убит. Королева Екатерина намеревалась покончить одним ударом с еретиками королевства. Она демонстративно требовала мира, говорила, что это безумие, когда французы убивают французов, в то время как настоящие враги затаились в Испании. Она предложила успокоить главарей гугенотов. Союз, заключенный когда-то между Карлом IX и Жанной д'Альбре, совершится: они обвенчают короля Наварры и Маргариту Валуа. И соединенные не только как союзники, но как братья, католики и протестанты вместе выступят против Испании.

Жанна д'Альбре явилась в Париж попробовать почву. Что до Генриха, то он затаился в Гаскони, ожидая, когда мать напишет ему, что он может без страха явиться ко двору.

Генрих получил ожидаемое письмо и отправился в Париж, Колиньи явился туда раньше. Наконец-то королева-мать прибрала к рукам всех своих врагов. Первой жертвой проекта уничтожения стала королева Наварры. Однажды Жанна д'Альбре, проносив в течение для надушенные перчатки, которые подарила ей Екатерина Медичи, почувствовала себя нездоровой. Дурное самочувствие приняло вскоре столь серьезный оборот, что Жанна поняла, что умирает. Она продиктовала завещание и вызвала сына. Приказав ему быть твердым в своей вере, она умерла.

Генриху показалось, что он умирает от горя; он обожал свою мать. Несколько дней он провел взаперти, отказываясь видеть кого бы то ни было. Но вот доложили о приходе короля, и он был вынужден его пустить. Король Карл IX явился вытащить своего кузена из его укрытия, чтобы вместе отправиться на охоту. Это был приказ. Генрих повиновался. 18 августа все было готово к свадьбе, и венчание состоялось. Последующие четыре дня прошли в турнирах, празднествах и балетах, которыми король и королева занимались настолько, что, казалось, потеряли сон.

Двадцать второго того же месяца, когда адмирал Колиньи шел из Лувра к себе, на улицу Бетизи, в него выстрелили из аркебузы, заряженной двумя пулями. Одна раздробила ему палец, другая серьезно ранила левую руку.

Король казался взбешенным, королева-мать была в отчаянье. Это уже было совсем другое, чем в деле при Рош-ла-Бель. Тут Генрих, увидев, какой оборот принимают события, страшно испугался. Он забаррикадировался у себя, где принимал только двух своих друзей, Сегюра и Ла Рошфуко, и Бовэ, своего нового наставника!

Все трое принялись его успокаивать, но на этот раз Генрих оставил свой каркас трепетать столько, сколько ему вздумается. Он не только не желал быть успокоенным, но делал все, чтобы напугать их.

— Оставайтесь рядом со мной, — говорил он им. — Не будем расставаться. Если мы умрем, умрем вместе.

Они же, не желая ничему верить, хотели уйти.

— Что ж, делайте как хотите, — говорил им Генрих. — Юпитер ослепляет тех, кого хочет погубить.

При расставании он, обнимая их, вдруг упал на землю и потерял сознание. Двое юношей и наставник подняли его. Сознание не возвращалось. Они уложили его в кровать, и он оставался час без признаков жизни. По истечении часа он пришел в себя, открыл глаза, но почти тотчас закрыл их снова. Молодые люди решили, что лучшим лекарством при подобном состоянии будет сон. Они увезли Бовэ и оставили принца в одиночестве. На другой день было 24 августа. В два часа утра Генрих был разбужен лучниками, которые приказали ему одеться и явиться к королю. Он хотел взять свою шпагу, но ему запретили.

В комнате, куда его привели, он увидел разоруженного Конде.

Через мгновение ворвался с аркебузой в руках разъяренный Карл IX, пьяный от пороха и крови.

— Смерть или месса? — спросил он Генриха и герцога Конде.

— Месса! — ответил Генрих.

— Смерть! — ответил Конде.

Карл IX был на грани того, чтобы разрядить аркебузу в грудь молодого герцога, который осмелился ему противоречить. Однако он не смог убить своего родственника.

— Даю вам подумать четверть часа, — сказал Карл IX. — Через четверть часа я вернусь.

И он вышел.

На протяжении этих пятнадцати минут Генрих доказывал своему кузену, что обещание, вырванное силой, не имеет никакой цены, что гораздо политичнее будет двум руководителям партии будущего смириться и жить, чем сопротивляться и умереть.

Генрих всегда был чрезвычайно красноречив, особенно в случаях такого рода. Он убедил Конде.

Карл IX вернулся по истечении назначенного срока.

— Итак? — спросил он?

— Месса, сир, — ответили молодые люди.

Варфоломеевская ночь принадлежит к политической истории нашего героя. Мы не будем заниматься ею. Но займемся королевой Маргаритой, или королевой Марго, как называл ее Карл IX. Она одна составляла его личную жизнь.

«Отдавая мою сестру Марго беарнскому принцу, — говаривал Карл IX, — я отдаю ее всем гугенотам королевства».

Возможно, беарнский принц в конце концов уяснил себе настоящий смысл этой фразы, но тогда он принял ее такой, какой она казалась.

Генрих на первый взгляд необычайно понравился своей супруге, которая не виделась с ним с того времени, когда он оставил двор в возрасте тринадцати лет.

Итак, господа де Суврей, впоследствии гувернер Людовика XIII, и Плювинель, первый конюший главной конюшни, привели ей ее нареченного.

Увидев его, она воскликнула:

— О, как он красив! И как ладно скроен! Как должен быть счастлив Широн, воспитавший подобного Ахилла!

Восклицание это весьма не понравилось главному конюшему, который едва ли имел более тонкое воспитание, чем его лошади.

— Не предупреждал ли я вас, — сказал он Суврею, — что эта противная дамочка отпустит нам какое-нибудь оскорбление?

— Как это?

— Разве вы не слышали?

— Что?

— Она назвала нас Широном.

— Ну, это только полуоскорбление, мой дорогой Плювинель, — сказал господин де Суврей. — От Широна у вас только хвост сзади.

Маргарита Валуа, сестра Карла IX, была, впрочем, весьма красивая, образованная и проницательная принцесса. Замечали лишь, что лицо у нее чуть длинновато, а щеки немного обвислые… Замечали еще — в основном это замечал ее муж, — что она слишком легкомысленна.