Александр Дюма - Наполеон Бонапарт

Наконец 29 января 1798 года он говорит своему секретарю:

— Бурьен, я не хочу оставаться здесь. Здесь нечего делать. Они ничего не хотят слышать. Я вижу, что, если я останусь, я потону в мелочах. Все снашивается здесь. У меня нет больше даже славы. Мне мало этой маленькой Европы. Это нора крота. Не было ни великих империй, ни великих революций нигде, кроме Востока. Там живут шестьсот миллионов человек. Надо идти на Восток. Все великие имена рождались там.

Итак, ему нужно было возвыситься над всеми великими именами. Он сделал уже больше, чем Ганнибал, и сделает столько же, сколько Александр и Цезарь.

Двенадцатого апреля 1798 года Бонапарт был назначен главнокомандующим Восточной армией.

Как мы видим, ему нужно только попросить, чтобы обладать. А прибыв в Тулон, он доказывает, что ему достаточно отдать распоряжение, чтобы ему подчинились.

Восьмидесятилетний старик был расстрелян за день до его приезда в город. 16 мая 1798 года он направляет следующее письмо военной комиссии девятого дивизиона, образованной в соответствии с законом 19 фруктидора:

«Бонапарт, член Национального института.

С большой скорбью узнал я, граждане, что старики в возрасте от семидесяти до восьмидесяти лет, несчастные женщины, беременные или с грудными детьми на руках, расстреливаются по обвинению в эмиграции.

Неужели солдаты свободы превратились в палачей?

Неужели жалость, сохранявшаяся даже в пылу битвы, умрет в их сердцах?

Закон 19 фруктидора стал мерой общественного спасения. Его цель — настигнуть заговорщиков, а не несчастных женщин и стариков. А потому я призываю вас, граждане, чтобы каждый раз, когда закон представит на ваш трибунал стариков за шестьдесят лет или женщин, заявлять, что и среди битв вы уважаете стариков и женщин ваших врагов.

Воин, подписавший приговор человеку, неспособному носить оружие, — трус.

Бонапарт».

Письмо спасло жизнь другому несчастному. Тремя днями позже Бонапарт отплывает. Так его последним «прости» Франции стало исполнение чисто королевского жеста — права помилования.

Мальта была куплена заранее. Бонапарт принял ее походя, и 1 июля 1798 года он коснулся земли Египта подле форта Марабу на некотором расстоянии от Александрии.

Как только до Мурад-бея дошла эта новость, он, словно лев, изгоняемый из пещеры, созвал своих мамелюков и отправил по Нилу флотилию джерм, канж (нильских барок), речных канонерских лодок, а вдоль берега реки за ней следовал отряд от двенадцати до пятнадцати сотен всадников, с которым Дезэ, командовавший нашим авангардом, встретился четырнадцатого июля при деревушке Миниех-Салам. В первый раз со времени крестовых походов Восток оказался лицом к лицу с Западом.

Удар был ужасен. Эта армия, покрытая золотом, быстрая, как ветер, всепожирающая, как пламя, накатывалась на наши каре, рубя стволы ружей саблями, закаленными в Дамаске. И когда вулканом грянул огонь из всех каре, она затрепетала золотым шелковым шарфом, залетая в галопе во все углы, отправлявшие навстречу ей потоки свинца. И наконец, увидев, что прорыв невозможен, бежала длинной линией встревоженных птиц, оставив вокруг наших батальонов еще шевелящийся пояс изуродованных людей и лошадей. Отойдя в отдаление, она переформировывалась, чтобы вернуться для новой атаки, не менее бесполезной и убийственной, чем предыдущая.

На переломе дня они сплотились последний раз, но вместо того, чтобы броситься на нас, устремились по дороге в пустыню и исчезли на горизонте в вихре песка.

Мурад узнал в Гизе, какой крах потерпел Шебресс. В тот же день посланники были отправлены в Санд, в Файум, в пустыню. Повсюду беи, шейхи, мамелюки созывались против общего врага. Каждый должен был явиться со своей лошадью и с оружием. За три дня Мурад сплотил вокруг себя шесть тысяч всадников. Все это полчище, собранное по воинственному кличу своего вождя, расположилось в беспорядке на берегу Нила, в виду Каира и пирамид, между деревушкой Эмбабе справа и Гизой, любимой резиденцией Муради, слева. Что касается вождя, то он приказал раскинуть свою палатку возле гигантской сикоморы, в чьей тени могло укрыться пятьдесят всадников. В этой позиции, более или менее приводя в порядок свою армию, он ожидал французов, поднимавшихся по Нилу.

Двадцать третьего на рассвете Дезэ, все еще маршировавший в авангарде, заметил отряд в пятьсот мамелюков, производивших разведку. Они отступили, не теряя французов из виду. В четыре часа утра Мурад услышал громкие крики. Это его армия приветствовала пирамиды. В шесть часов французы и мамелюки встретились.

А теперь представьте себе поле битвы. Оно было то же, когда Камбиз, другой завоеватель, явившийся с края света, выбрал его когда-то, чтобы раздавить египтян. Две тысячи четыреста лет прошло. Нил и пирамиды были по-прежнему на месте; только гранитный Сфинкс с лицом, изуродованным персами, изменился. Одна лишь его гигантская голова возвышалась над окружающим песком. Колосс, описанный Геродотом, был простерт. Мемфис исчез. Вознесся Каир. Все эти воспоминания, четкие и ясные в сознании французских командиров, витали над головами солдат, будто безвестные птицы, парившие некогда над баталиями и предвещавшие победу.

Что до места действия, то это была просторная песчаная равнина для кавалерийских маневров. Деревенька Бакир раскинулась в середине. Ее ограничивает ручей, бегущий перед Гизой. Мурад и вся его кавалерия расположились на Ниле. За ними был Каир.

Бонапарт видел в этом пространстве и расположении противников возможность не только победить мамелюков, но даже истребить их. Он развернул свою армию полукругом, сформировав из каждого дивизиона гигантские каре, поместив в центре каждого артиллерию. Дезэ, привыкший идти вперед, командовал первым каре, расположенным между Эмбабе и Гизой. Затем шел дивизион Ренье; дивизион Клебера, лишенный своего командира, раненного при Александрии, под командой Дюгюа; потом дивизион Мену под командой Виаля; и, наконец, крайний слева, опиравшийся на Нил, наиболее приближенный к Эмбабе, дивизион генерала Бона.

Все каре должны были двинуться вместе, атаковать Эмбабе и сбросить в Нил лошадей, мамелюков, укрепления.

Но Мурад не мог спокойно ждать за песчаными холмами. Едва только каре заняли свои места, как мамелюки выскочили из своих укреплений и неравными массами, не разбирая, не рассчитывая, бросились на ближайшие к ним каре. Это были дивизионы Дезэ и Ренье.

Приблизившись на расстояние выстрела, они разделились на две колонны. Первая ринулась на левый угол дивизиона Ренье, вторая — на правый дивизиона Дезэ. Каре позволили им приблизиться на десять шагов. Лошади и всадники попадали, остановленные стеной огня. Две первые шеренги мамелюков рухнули, и будто земля содрогнулась под ними. Остаток колонны, еще увлекаемый атакой, остановленный валом железа и огня, не мог и не желал повернуть назад, неумело развернулся лицом к каре Ренье. Огонь отбросил ее на дивизион Дезэ. Этот дивизион, очутившийся между двумя потоками людей и лошадей, бурлившими вокруг, выставил штыки своего первого строя, в то время как фланги его открылись, позволяя нетерпеливым ядрам вмешаться в этот кровавый пир.