Сергей Жоголь - Сыны Перуна

Вспоминая своего павшего от хазарской стрелы любимого коня, которого ему собственной рукой пришлось избавить от мучений, Радмир остановился.

– Эй, ты, что рот раззявил, зачем тебе такой конь, купи себе лучше козу, – раздался за спиной парня скрипучий хриплый голос.

Юноша обернулся. Позади него стоял тот самый дружинник нурман, который в день первой встречи с княжичем Игорем так ловко сбил паренька с ног.

«Как же его звать, Сигвальд, точно Сигвальд», – пытался припомнить Радмир имя своего обидчика.

Скандинавский воин стоял вместе с парочкой своих земляков, которые громко рассмеялись в ответ на шутку своего товарища. Оба приятеля Сигвальда представляли собой таких же отъявленных бесстрашных рубак, от одного вида которых у большинства окружающих стыла в жилах кровь. Многим из торговцев вне торговых площадей Киева приходилось сталкиваться с грозными скандинавами, являвшимися настоящей грозой холодных северных морей, и великим счастьем для этих купцов было, если после этих встреч они оставались живы.

– Ты их не зли, Сигвальд, вон они какие грозные, даже мечами опоясались, – с напускной дрожью в голосе выкрикнул один из спутников Радмирова обидчика. – Да что это я говорю, я из такого меча мог бы себе хорошую зубочистку сделать или заколку своей сестре в подарок.

Все как один оскорбленные спутники Радмира потянулись к своему оружию. Их было восемь против троих, но, несмотря на численный перевес, стычка, которая вотвот могла случиться, вряд ли окончилась бы для молодых парней победой. Нурманы были гораздо опытней и сильней, иначе их откровенная наглость не была бы такой очевидной. Каждый из трех скандинавов представлял собой бесстрашную боевую единицу, способную прикончить десяток неумелых бойцов.

– Если ты, собака скандинавская, не заткнешься, я эту зубочистку затолкаю в твою бородатую пасть, – не на шутку разъяренный Ропша выскочил вперед. – А для твоей сестры у меня тоже найдется длинный и острый предмет, который я могу засунуть ей в ее мохнатое место, – и парень похлопал себя пониже пояса, где, по его представлению, и находился предназначенный для сестры нурмана предмет.

Хоть все знали, что Ропша был очень скор на руку и остер на язык, такого от него никто из своих не ожидал. А уж нурманы, так те и вовсе онемели от такой наглости. Мечи выскочили из ножен и под визг и крики перепуганной толпы одиннадцать бойцов изготовились к уже, казалось бы, неизбежной битве.

– Мечи в ножны! – раздался совсем юный голос, от которого обе противоборствующие стороны застыли на своих местах. – Именем Великого князя Олега, приказываю всем убрать оружие. Альрик, Барди, ко мне.

Между нурманами и молодыми гриднями стоял недавний противник Радмира и Журбы по учебному поединку, юный Свенельд. Оба его огромных телохранителя с обнаженными мечами тоже оказались рядом.

– Кнуд, ты не в вике, и тут не палуба дракара 29, – Свенди смотрел на грозных нурманов, не испытывая страха. – Вы на земле русов и дали клятву нашему князю.

– Щенок оскорбил меня и мою сестру, – нурман весь позеленел от гнева. – Сигвальд и Моди могут подтвердить это.

Оба нурмана согласно закивали.

– Они первые начали потешатся над нами и нашим оружием, – попытался вставить слово в свое оправдание неугомонный Ропша.

– Они люди княжича Игоря, а вы воины боярина Страбы, пусть ваш боярин просит у княжича правого суда, – если тебе так хочется сразиться с его отроками. – А пока всем мечи в ножны и покинуть площадь.

Свенельд, повернувшись, подошел к своему коню, которого держал один из сопровождавших юного боярина отроков, вскочил в седло и уехал прочь, сопровождаемый Альриком и Барди.

Радмир смотрел своему спасителю вслед, но не Свенди и его огромные телохранители привлекли взгляд юноши. Он уже позабыл и о страшных нурманах, с которыми он чуть было не вступил в бой. Высокая светловолосая красавица, разодетая в белоснежные, расшитые бисером одежды, сопровождавшая юного свея, привлекла внимание парня. Она заметила, как Радмир смотрит на нее и кокетливо поправив стянутые на лбу дорогим серебряным обручем волосы, победно улыбнулась ему. В глазах ее был вызов – и Радмира словно обдало жаром.

– Ты готов меня сжечь своими глазами, – красавица рассмеялась, обращаясь к остолбеневшему парню. – Мне, пожалуй, лучше уехать, а то на такой жаре я и правда могу вспыхнуть, – и, повернув коня, последовала за уехавшим Свенельдом.

– Кто это? – только и смог вымолвить юноша.

– Сестра Свенельда, Асгерд ее имя, мне про нее еще как-то давно Хрипун рассказывал, – ответил Сувор, еще не успокоившийся от того, что всем им так легко удалось отделаться.

– Ты мой, придет время, и, клянусь рыжей бородой Тора, я разрежу тебя на куски и скормлю псам и воронам, – прошептал Кнуд, ткнув пальцем в сторону Ропши, – теперь радуйся каждому мгновению, которое тебе осталось прожить.

– А я клянусь своим мечом, что прикончу тебя и сам сожру твою печень, потому что ты просто мне не нравишься, – обращаясь к Радмиру, добавил Сигвальд.

После этих слов вся страшная троица отправилась восвояси.

– Вы же осиное гнездо разворошили, – качая головой, сказал Хрипун, выслушав историю о том, что случилось на базарной площади. – Сигвальд, Кнуд и Моди – это люди из личной дружины боярина Страбы. Они хоть и опасны, но сам боярин и того хуже. Нанеся оскорбление его людям, вы и его гордость задели.

Пожилой варяг снова тяжело вздохнул. Провинившиеся парни слушали его, склонив головы.

– Ладно бы хоть Олег был тут, а не в походе. Князь-то сам не слишком Страбу жалует, они ведь при Рюрике еще вместе в его дружине числились. Так вот, тогда выбор был между Страбой-боярином и Олегом, кому княжеством править, а кому княжича Игоря пестовать. Выбор на Олега пал. Его, родича своего, Рюрик выбрал на княженье, а Страбу, стало быть, пестуном к сыну своему приставил, – Хрипун закашлялся. – Да, натворили вы дел. Ну да ладно, раз обучили вас тут кое-чему, пора вас в службу ставить, при княжиче будете, хоромы его стеречь да охранять. А покудова вы на службе, никто вас тронуть не посмеет, а там, глядишь, и сам князюшка пожалует, да и защитит вас, дурней, от гнева боярского да мечей нурманских.

Молодые воины, услыхав такую весть, радостно загудели. Шутка ли, ученье ученьем, а служба ратная – это дело особое, славное да почетное.

– А теперь прочь с глаз моих, готовьтесь к обязанностям своим новым. А ну, кому сказал, кыш, говорю вам.

После этих слов воодушевленные и счастливые молодые дружинники высыпали во двор.

– Эх, юнцы желторотые, дурье племя. Хотя чего это я разошелся, как будто сам таким не был, – и Хрипун довольно улыбнулся в длинные седые усы.