Сергей Жоголь - Сыны Перуна

– Прости меня, Сивушка, прости, – повторял юноша, не давая воли предательским, горячим слезам, которые так и рвались наружу. – Мне нужно спешить, мне нужно к своим. Успеют ли Невер и Зорко? – эта мысль не давала покоя молодому радимичу и заставляла его, терпя боль, продвигаться вперед.

Он вышел на заболоченный участок и, не рискнув идти напрямик, двинулся в обход. Несмотря на желание поскорее добраться до родных мест, Радмир, наученный горьким опытом, вел себя предельно осторожно, не выходя на открытые места без предварительного осмотра и разведывания местности. Теперь он воочию убедился, как поспешность и неосторожность могут не только погубить самого человека и его близких, но и не позволить выполнить возложенную на него задачу.

Перед глазами то и дело вставал образ воина-руса, который сегодня спас его от рабства, обратил в бегство грозных врагов и дал ему, Радмиру, свободу. Как же ему хотелось быть таким же, какими были они, эти бесстрашные ратники, способные обратить в бегство превосходящего числом противника.

Обойдя болото, Радмир подошел к лесочку и, спрятавшись в кустарнике, стал осматривать местность. Ничего не вызывало тревоги, но инстинкт охотника подсказывал, что что-то не так, сердце предчувствовало беду. Тело Зорко, верного его товарища, лежало в кустах, и над ним уже вились мухи, и только кобылка Зорко, склонив голову над мертвым хозяином, храпя и втягивая ноздрями воздух, не давала назойливым насекомым садиться на окровавленное тело.

Радмир упал на колени перед мертвым другом и только теперь, поддавшись порыву, разрыдался, выплеснув наружу все то горе, которое терзало его весь этот страшный день. Но день еще не подошел к концу, он грозил новыми бедами и страданиями.

Через пару часов подъезжая к Дубравному на кобылке, когда-то принадлежавшей Зорко, Радмир увидел поднимающиеся над поселком клубы черного дыма.

Ведя за собой лошадь, он шел по развалинам родного поселка, осматривая трупы своих сородичей. Проходя мимо все еще горевших домов, Радмир слышал вой выживших после налета собак; у него уже не было слез, не было жалости к самому себе, была только неудержимая ярость, стремление во что бы то ни стало покарать всех тех, кто отнял у него все, что он имел, любил и берег. Подойдя к собственному дому, войдя в ворота, он увидел лежащее посреди двора тело отца. Тот лежал на спине с огромной раной в груди, очевидно оставшейся от удара хазарским копьем. Ветер трепал седую бороду мертвеца, а руки крепко сжимали простые крестьянские вилы – первое попавшееся оружие, с помощью которого отец пытался защитить свой дом. Тело матери юноша нашел лежащим посреди обгоревших остатков небольшого жилища и, увидев его, в ужасе отвернулся. Огонь сделал свое дело. Радмир впервые порадовался тому, что был единственным ребенком в семье и не имел братьев и сестер.

– Всех, кого не побили, в полон увели, – в ковылявшем мимо сгорбленном седом как лунь старике Радмир узнал своего соседа по имени Мураш.

– Налетели ночью, как саранча, стрелами да факелами крыши домов закидали. Отец-то твой – герой, двух воинов вражьих вилами побил, прежде чем его копьем-то проткнули. Быстро отмучился, – старик закашлялся, прикрыв сморщенной рукой опаленную бороду.

– А мать? Как она умерла? – сдерживая набежавшую слезу, сквозь зубы прохрипел Радмир.

– Мамка-то плохо помирала, стрелой ей в живот попали, она в доме-то укрылась, а дом возьми да вспыхни. Горел дом-то, а она бедная кричала долго, да потом умолкла. Вот так-то, внучек. – А ты-то, смотрю, уцелел, спрятался где, али как?

– Не было меня в поселке, вот и выжил, а ты сам-то как же уцелел, дедушка?

– Вон оно значит как. А я что, я-то в погребе отсиделся, успел спрятаться, да и кому я нужен старик горбатый.

– Отвернувшись, старый Мураш побрел дальше.

Юноша вышел за ворота. Клубы дыма от обгоревших стен, которые были когда-то его жилищем, не давали дышать. Обойдя соседей, он нашел лишь нескольких оставшихся в живых таких же, как Мураш, стариков и старух, которые поведали о набеге хазар, кто что видел. Они остались живы лишь потому, что степняки не придали им значения, не убили и не угнали в рабство, так как видели в стариках только никчемное, бесполезное сборище, не представлявшее ценности и угрозы.

Выпустив поводья серой лошадки, которая все время следовала за ним, испуганно озираясь по сторонам, юноша присел на край поваленного забора и опустил голову. Радмир сидел, склонившись над валявшимися вокруг него телами родичей, и сегодняшний день для него завершился, и вместе с ним завершилась старая его жизнь, а новая только начиналась.

Борята сидел за широким столом, не спеша черпая деревянной ложкой наваристые мясные щи, сдобренные мукой и сметаной, приправленные толчеными кореньями и рубленой зеленью. Он то и дело вытирал ладонью окладистую русую бороду, в которой пробивалась первая седина. Боряте было уже под пятьдесят, но он был крепок телом, все так же быстр и силен, как и в молодые годы, когда он с ватагою таких же удальцов ходил охотиться на лесного зверя, участвовал в кулачных боях с соседскими парнями, тогда же он в первый раз пролил кровь врага.

Большая семья у Боряты. За столом по правую руку сидят двое сыновей Рагдай и Самоха, уже взрослые бородатые мужики, оба как две капли похожие на отца. Был и третий, младшенький – Санко, но прошлую осень пришла в дом беда, ушел паренек охотиться на уток да пропал на болотах. Долго его искали да все без толку, сгинул бесследно младший сын пореченского воеводы на горе отцу с матерью. Выплакала по сыну все глаза Борятина жена Улада, да только слезами горю не поможешь, есть для кого жить, кого растить, пестовать и лелеять. Кроме двух старших сынов остались у родителей четыре дочки. Трое – сами уже матери, и поэтому за столом рядом со старшими сыновьями сидят трое зятьев, да их дети, да дети Рагдая и Самохи, все мальчики да юноши. Все они, подражая главе семейства, степенно стучат деревянными ложками по глиняным мискам, едят молча, медленно, со смаком.

На столе кроме щей много разной снеди – каша, хлеб да квас, как неотъемлемая часть славянского застолья. Все это расставлено рядом с вареным мясом, солеными грибочками да квашеной капусточкой, здесь и фаршированная гречей щука, подкопченая стерлядка, зайчатина в сметане да моченые яблочки. Простая пища, да только сытная и вкусная. Вокруг стола снуют девки да бабы – это Борятины дочки, жена Самохи, с ними же и младшая Борятина дочь Зоряна. В углу избы всем заправляет уже немолодая, но все еще статная да пригожая хозяйка дома – Улада. Чуть поодаль, не участвуя в хлопотах, стоит Рагдаева жена Иля с малым ребенком на руках. Все в заботе, все при деле. Женщины не сядут за стол до тех пор, пока мужчины не насытятся, таков обычай, таков уклад во всех славянских семьях с давних-давних пор.