Алексей Новиков - О душах живых и мертвых

Едва рассвело, подали лошадей. Дождь все еще продолжался. Будто в осеннее ненастье путники выехали из Ставрополя и, насквозь промокшие, дотащились до крепости Георгиевской. Отсюда надо было продолжать путь в отряд генерала Галафеева, а если свернуть в сторону всего сорок верст, можно попасть в Пятигорск. Непреодолимое желание побывать на Горячих Водах захватило Лермонтова.

– Алеша! Заедем в Пятигорск?

Столыпин колебался. Самовольный заезд на воды грозил и ему, и поэту новыми осложнениями.

– Едем, едем в Пятигорск! – повторял Лермонтов.

Столыпин никак не мог решиться. Тогда Лермонтов вынул серебряный полтинник и с загоревшимися глазами сказал:

– Если упадет кверху орлом, поедем в отряд, если решеткой – свернем в Пятигорск. Согласен?

Монета взвилась в воздухе и упала, звякнув, на пол.

– Решетка! В Пятигорск!

Лермонтов тотчас убежал, чтобы приказать закладывать лошадей. И погода вдруг прояснилась.

Майское солнце припекало совсем жарко, когда путешественники добрались до Пятигорска и остановились в казенной гостинице, которую все звали ресторацией.

Едва переодевшись, Михаил Юрьевич вызвал арендатора ресторации, чтобы узнать о съехавшихся на воды; заглянул в биллиардную и побежал в зал, повсюду ища знакомых. Он не дал Столыпину и часу отдыха и потащил его снимать квартиру. Алексей Аркадьевич едва поспевал за ним, дивясь неожиданной перемене в настроении поэта.

На окраине Пятигорска они вошли во двор каменного одноэтажного дома. Дом был занят молодым петербургским чиновником князем Васильчиковым, состоящим при ревизующем сенаторе Гане. Внаем сдавался небольшой надворный флигель.

Пока Столыпин вел переговоры с хозяином, Михаил Юрьевич спустился по ветхому крыльцу в небольшой запущенный сад. В саду цвела черешня. Здесь было тихо и уединенно.

– Ну как, Мишель, давать задаток?

– Давай, – отвечал поэт.

Потом они разделили снятую квартиру. Лермонтову достались две комнаты, выходившие окнами в сад. В одной из комнат решено было устроить столовую.

Поэт еще раз спустился в сад. Нехотя ушел оттуда, а на обратном пути в ресторацию вдруг вспомнил:

– Представь, и Мартышка здесь. Я сказал арендатору, чтобы за ним послали. Все-таки знакомый человек, хоть новости от него узнаем.

В ресторации их поджидал Николай Соломонович Мартынов. Когда-то блестящий кавалергард, потом офицер Гребенского казачьего полка, он успел превратиться в отставного армейского майора. Изящный в прошлом светский молодой человек имел вид дикаря. На нем был черкесский костюм, огромная папаха, у пояса висел необыкновенных размеров кинжал. Для большего эффекта Николай Соломонович отрастил внушительные бакенбарды.

– Мартынов, ты ли это? – воскликнул Михаил Юрьевич, пораженный его мрачным видом. – Как угораздило тебя попасть в отставку?

– По домашним обстоятельствам, – коротко ответил отставной майор, настороженно присматриваясь к давним знакомым.

– Какие же такие у тебя домашние обстоятельства? – еще больше удивился Лермонтов.

– Разные… Право, не стоит об этом говорить.

– И давно ты в отставке?

– С февраля, – столь же коротко ответил Мартынов. – Как видишь, немного времени прошло, но многое изменилось… Рассказывай лучше о себе.

– Позволь, позволь! – не унимался Лермонтов. – Ты вышел в отставку и никуда не уехал? Ни в Петербург, ни в Москву?

– Решил воспользоваться водами.

– Разве ты болен?

– Не болен, но хочу позаботиться о здоровье.

– Когда же ты приехал в Пятигорск?

– В апреле, если и это тебя, Михаил Юрьевич, интересует. Но расскажи, однако, что нового в столицах?

– Твоих мне видеть в Москве не удалось, – начал Лермонтов, все еще не понимая, чем объяснить перемену, происшедшую в Мартынове.

– Знаю, – перебил Николай Соломонович, – мои еще по зимней дороге уехали в имение.

– Какая же надобность погнала их в деревню?

– Матушке давно надо было упорядочить управление имением. Наташа своей волей вызвалась ее сопровождать…

Вот, собственно, и все, что удалось узнать у Мартынова. Отставка его оставалась загадочной. Молодые офицеры, – а Мартынову исполнилось всего двадцать пять лет, – не получали отставки без особых причин. С другой стороны, формулой «домашние обстоятельства», на которую ссылался Николай Соломонович, прикрывались любые причины увольнения от службы, вплоть до самых неблаговидных, если не хотели огласки дела.

«Вид с трех сторон… чудесный. На запад пятиглавый Бэшту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу… пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, – а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльборусом…»

Михаил Юрьевич поселился снова на той же окраине Пятигорска, в тех самых местах, которые описал в романе. Хорошо живется ему в приземистом флигеле, в котором каждое окно имеет свой фасон; легко дышится в светлых комнатах, окрашенных по-домашнему то в голубой, то в причудливый искристо-розовый цвет.

Утром распахнешь, как в былые годы, окно – и в комнату заглядывают ветки цветущих черешен, а ветер усыпает письменный стол белыми лепестками. Ветер чуть-чуть шевелит эти лепестки и, исчезая, будит воспоминания о прошлом. Какое счастье, что в Георгиевской крепости серебряный полтинник упал решеткой вверх! Теперь можно насладиться любимым Пятигорском.

Комендант города, старый полковник Ильяшенков, снисходительно глянул на поручика, пожелавшего воспользоваться водами. Кто не был молод! Полковник делает росчерк пером – и отсрочка в кармане.

Поручик Лермонтов каждый день бывает в ресторации, оттуда – на бульвар.

На бульваре составляются проекты всех гуляний, катаний, пикников и балов; здесь прибиваются к деревьям объявления о заезжих фокусниках, вольтижерах и прочих чудесах; на бульварах обмениваются новостями о событиях в Европе и в Петербурге; с быстротой молнии распространяются здесь известия о военных действиях против горцев. Сюда торопятся франты, впервые надевшие черкесский костюм, и все новоприбывшие.

Есть любители бульварной жизни, которые уходят отсюда только обедать и ночевать. Здесь зарождаются и заплетаются все сплетни, которые составляют главное занятие досужих посетителей Горячих Вод.

Михаил Юрьевич давно привык к тому, что следом за ним слышится то удивленный, то настороженный шепот:

– Он?!

У цветника, где расположен дом генеральши Мерлини, эта молодящаяся старуха наставляет лорнет на проходящего мимо поэта. Из салона генеральши Мерлини выходят все наиболее злобные сплетни. Старожилы твердят о давних связях почтенной дамы с тайной полицией, о ее страсти к доносам.