Алексей Новиков - Ты взойдешь, моя заря!

Деньги нужны в Новоспасском до зарезу. Наташа едет в Берлин. Вот куда теперь за здоровьем шлют. Но ни перед чем не остановится мать, потерявшая старшую дочь. Пусть едет Наташа хоть в Берлин, была бы только здорова. Правда, по путешествию предстоят большие расходы, а с зятя что спросишь? Сами выдали за небогатого.

Евгения Андреевна справила Наташу в дальнюю дорогу. Иван Николаевич едва мог поднять руку, чтобы благословить дочь, но и ей дал строгий наказ:

– Коли свидишься с Мишелем, ничего ему о моей болезни не сказывай. Пусть странствует да упражняет себя, доколе надобность ему есть.

После отъезда Наташи Иван Николаевич заскучал еще больше. Некому утешить его сыновней музыкой. И писем от Мишеля нет.

Впрочем, письма приходили, только Евгения Андреевна их скрывала. Как покажешь эти письма, если не избавился Мишель от своих страданий и пишет родителям, что живет уже не надеждой на исцеление, но мыслью о том, что привычкой к болезни вырвет у судьбы возможность трудиться?

По счастью той же осенью пришла из Милана посылка. Дрожащими руками распечатала ее Евгения Андреевна. Ноты! Увесистая тетрадь, и на обложке – едва разобрала Евгения Андреевна – фамилия сына.

– Смотри, отец! – Евгения Андреевна вбежала в кабинет мужа. – Должно быть, новые Мишелевы сочинения.

– Послать немедля за братцем Иваном Андреевичем! – неожиданно бодрым голосом распорядился Иван Николаевич.

Склонив над тетрадью головы, мать и отец глядели на дорогое имя, непривычно выглядевшее на итальянском языке. Через минуту Иван Николаевич приказывал нарочному не забыть объявить в Шмакове в первых же словах, что прибыли в Новоспасское итальянские сочинения Михаила Ивановича.

– Теперь-то не замедлит братец явиться, – уверенно сказал Иван Николаевич.

Шмаковский дядюшка Иван Андреевич не был в Новоспасском с давних пор. После похорон старшего своего брата, Афанасия Андреевича, обошел он весь барский дом и даже флигели и ценою этого утомительного путешествия убедился в печальной истине: прошедшие годы давно сглодали и двусветную, и боковую залу, и портретную галерею, оставив на будущее лишь считанные комнаты.

– Признаюсь, – сказал после этого обхода Иван Андреевич тетушке Елизавете Петровне, – неважно мы хозяйствовали с покойным братцем. Надобно спасать фамильные остатки.

Бывший петербургский аматёр музыки переселил Елизавету Петровну вместе с черепаховым ее лорнетом в уцелевший гостевой флигель, продал большую часть земель, снес старый дом и построил для себя скромный домишко на противоположном берегу шмаковского озера. Здесь и живет теперь Иван Андреевич с подругой жизни Дарьей Корнеевной и растит сыновей, которыми наградил его бог на склоне лет. Смутно вспоминается Ивану Андреевичу прежняя петербургская жизнь и первая супруга. А подойдет Иван Андреевич к окну, глянет через озеро – и там нет следов прежней жизни. От барского дома и фундамента не осталось, а вместо версальского парка стоят одни пни. Но ничуть не жалеет о прошлом Иван Андреевич. Теперь в его тесном домишке вольно живется музыке. Отойдет Иван Андреевич от окна к роялю, и зазвучит бетховенская соната или сам Себастьян Бах разделит счастливое уединение разорившегося помещика. А за стеной тихо ходит Дарья Корнеевна да строжит сыновей:

– Нишкните вы, пострелы: папенька трудятся!

Слышит Иван Андреевич приглушенные голоса и загрустит: надо бы начать дело о разводе с прежней женой, надо бы начать хлопоты об узаконении прижитых с Дарьей Корнеевной сыновей… Вот сколько теперь у Ивана Андреевича неотложных дел. Когда тут разъезжать по гостям!

Но едва прибыл гонец из Новоспасского, Иван Андреевич мигом собрался. Ни на минуту не остановило его осеннее бездорожье.

– Издание Рикорди! – Иван Андреевич так и ахнул, едва ему показали прибывшие из Италии ноты. – Можете вы вообразить, что это значит? – Он быстро перелистывал тетрадь, читая ее, как книгу, то и дело восклицая: – Серенада на тему оперы Беллини! Ишь ты… Вариаций… Ах, он мошенник!.. Фантазия на тему оперы Доницетти!.. Прошу полюбоваться, какая разработка!

– Ученых ваших комплиментов, братец, мы все равно не понимаем, – не выдержал наконец Иван Николаевич, – а любопытно бы знать, как все это на клавишах выходит.

– Извольте, извольте! Сам от нетерпения сгораю!

Иван Николаевич слушал из кабинета. Через раскрытые в залу двери слышно было, как Иван Андреевич, прерывая игру, кричал «Фора!» – не то сам себе, не то сочинителю пьес – и опять принимался играть.

– Ну, каково, братец? – спросил Иван Николаевич, едва фортепианист вернулся в кабинет.

– Но я же говорил, что Мишель будет первым композитёром Европы. Клянусь, он им станет!

Иван Андреевич весь вечер говорил о новых сочинениях племянника, а к ночи собрался домой.

– Не отпущу, – решительно объявила Евгения Андреевна. – Смотрите, братец, что творится за окном!

Нелегко покинуть светлые и теплые комнаты, когда льет холодный осенний дождь, а недальняя зима присыпает непроезжие лужи первой горсткой мокрого снега. В прежние бы годы Иван Андреевич непременно сдался и сызнова сел за рояль. Но во многом переменился теперь Иван Андреевич.

– Подавать лошадей, – решительно распорядился он.

Лошади шли по брюхо в грязи, в кромешной тьме.

Дядюшка закутался с головой, а холод все-таки заползал в самую душу. Но не таков был Иван Андреевич, чтобы поддаться унынию. Он ехал и думал о племяннике:

«Издание Рикорди! Шутка сказать! – И вдруг ощутил легкий, словно комариный, укус в самое сердце: – А тебе-то, испытанному другу и первому водителю на музыкальных путях, ничего не прислал взысканный славою сочинитель! Вот тебе и Рикорди!»

Иван Андреевич нахмурился и, сразу почувствовав холод, грозно крикнул кучеру: «Гони!» – чем и привел возницу в немалое изумление: лошади, вконец обессилев, шли чуть не вплавь через необозримую заводь.

Но вольно же было дядюшке Ивану Андреевичу редко посылать в Ельню. В почтовой конторе давно лежала посылка на его имя из Италии и в ней точно такая же тетрадь, изданная знаменитым Рикорди, и письмо от племянника из Милана.

Из этого письма дядюшка узнал многие музыкальные известия.

– Вот она, благословенная страна музыки! – вздыхал Иван Андреевич, пробегая письмо.

«…Но мы, жители севера, – читал он далее, – чувствуем иначе: впечатления или вовсе нас не трогают, или глубоко западают в душу…»

– Ну и что же из того? – недоумевает Иван Андреевич. – При чем тут музыка?

«…Тоска по отчизне, – продолжал племянник, – постепенно навела меня на мысль писать по-русски».

И опять ничего не понимает Иван Андреевич:

– Как это – писать по-русски?