Юрий Нагибин - Цыганское каприччио

Подъехал на американке с велосипедными колесами старый наездник Ратомский, которого Иван Сергеевич знал еще с довоенных лет. Ему пришлось заниматься одним делом, связанным с тотализатором. Наездник снял голубой, с большим черным козырьком картуз и поздоровался глубоким старинным поклоном. Конь у Ратомского был чуть мелковат для русского рысака, но, похоже, добрых статей. Девчонки так и запорхали вокруг него, обволакивая птичьим причитанием и сетью дробных жестов. Потом стали прикладывать ладошку к его глазам и храпу.

— Недурной конек! — тоном знатока сказал Иван Сергеевич.

Ратомский махнул рукой:

— Калека. Плечевые мышцы ни к черту. Чуть напряжется, так падает. Будем списывать.

— Надо же! А с виду хорош.

— Не везет мне, — грустно сказал старый наездник. — Ни одного путного коня в отделении. О призах и думать забыл.

— Плохая лошадка! — вдруг сказала Аза и плюнула на землю.

— Плохая лошадка! — с гримасой отвращения подтвердила Зара.

Девчонки не слышали их разговора. Да и что можно было понять на расстоянии с осипшего на ветру голоса наездника? Почему же они забраковали коня? Ивану Сергеевичу стало неуютно — он не любил мистики.

— Нагляделись? — спросил он хмуровато. — Может, еще какие желания есть?

Они помолчали, переглянулись и сказали в один голос:

— Жрать!

Это почему-то его обрадовало.

— Всё! Поехали жрать.

Знакомый всем москвичам особняк и при этом как бы не существующий — о нем никогда не говорили, в его сторону не смотрели, мимо него не ходили — возвышался над глухим забором крышей и печными трубами. Уютный сытый дом путался в черных голых ветвях старых лип. Из будки выглянул часовой, узнал машину и тут же скрылся. Иван Сергеевич посигналил, ворота приоткрылись ровно настолько, чтобы «Победа» прошла впритирку, и сразу закрылись. Он краем глаза наблюдал за своими пассажирками. Вся эта таинственность не производила на них никакого впечатления. Девочки были настолько далеки от московского быта, что все принимали за должное: значит, так принято в этом чужом, незнакомом и влекущем мире.

Иван Сергеевич предложил сестрам принять ванну перед едой и переодеться в чистое: им были приготовлены ситцевые халатики и мягкие туфли без каблуков. Они неохотно согласились, хотя, судя по рукам, шеям и косам, большой дружбы с водой не водили. Мраморная ванная в полу была такая большая, что могла приютить не только двух худеньких подростков, но и всю цыганскую семью. Девочки быстро разделись, ничуть не стесняясь Ивана Сергеевича, опасливо погрузились в воду и стали плескаться.

Иван Сергеевич дал им порезвиться, а потом взялся за дело. Хорошенько промыл им головы шампунем, отдраил жесткой мочалкой худенькие смуглые тела. Они не противились, только постанывали жалобно. В них странно и трогательно сочеталось детское с взрослым: ручонки худые, ребрышки торчат, острые мыски лопаток, а в гибких спинах и узких бедрах — женственная грация.

Девочки ели жадно и неопрятно. За едой неутомимо ссорились, хватали один и тот же кусок, чуть не подрались из-за бутылки ситро. Уступая сестре в инициативе и сообразительности, Зара пыталась ни в чем не уступать ей в обстоятельствах материальной жизни. Поэтому она спорила из-за места в машине, вцепилась в ненужный ей фантик, затевала склоки за столом. Ивана Сергеевича это раздражало, но он надеялся, что сытный обед несколько угомонит страсти. Так и оказалось. Вскоре он отвел наевшихся до отвала и порядком осоловевших девчонок в спальню. Тут была застелена четырехспальная кровать. Он уложил их и велел не баловаться. Вскоре придет Хозяин дома, он добрый, но строгий, его надо во всем слушаться, тогда они получат замечательные подарки.

— А рубль он даст? — спросила Аза.

— Без рубля пусть не приходит, — подхватила Зара.

Будь неладен этот рубль! Хозяин любит дарить, но терпеть не может попрошаек. Иван Сергеевич вынул из кармана портмоне стародевического вида и достал оттуда две рублевые бумажки.

— Вот я кладу рубль тебе в кармашек и рубль Заре. И чтобы я больше об этом не слышал. Не то рассержусь.

Он вышел с ощущением, что его поняли, хотя разве можно поручиться за этих дикарок. Двойственность их была не только телесной. Хотелось думать, что они восприняли его наказ взрослой частью сознания. И все же смутное беспокойство не оставляло его. Помыв посуду и убрав оставшуюся еду в холодильник, он подошел к двери, отделяющей столовую от спальни, и заглянул в тайный глазок. Об этом глазке не знал сам Хозяин, Иван Сергеевич проделал его на свой страх и риск. Не ровен час среди партнерш Хозяина окажется «народная мстительница» и придушит доверчиво прикорнувшего у ее плеча возлюбленного. Или вдруг ему станет плохо — все-таки не мальчик. Была и другая корысть: иной раз, соскучившись, он приоткрывал глазок и наблюдал любовные игры Хозяина, большого выдумщика в постельном деле, и, случалось, делил не ему предназначенное наслаждение. Но малолетки его не трогали, он просто хотел убедиться, что они не набедокурили. Он приник к глазку.

Облокотившись о заднюю спинку кровати, сестры рассматривали висевшую напротив огромную картину Иллариона Тупадзе «Сталин и Берия в гостях у Кеке». Эту картину маститый и глупый, как баран, художник преподнес Сталину. Берия рассказывал Ивану Сергеевичу в одном из приступов доверия, которые на него порой находили после особенно хорошо проведенной ночи, что Кеке, довольно соблазнительная в молодости бабенка, была известной в городе шлюхой, чего ей не мог простить самолюбивый сын. Знала б, бедная, что станет матерью вождя народов, замок бы повесила. В полотне основоположника грузинского художественного сервилизма было столько же правды, сколько в байках народного плута Шервашидзе. Получив непрошеный дар, Сталин рассвирепел и велел Берии немедленно убрать эту мазню. Тот с большим удовольствием взял картину и повесил над своим ложем, предоставив грешной Кеке и добродетельному Coco наблюдать вакхические пиры плоти. Видимо, это его возбуждало. Иван Сергеевич понял, что за собачьей преданностью вождю, которую Берия не уставал демонстрировать, таились страх и ненависть. Но это его не касалось.

Глазок одарил Ивана Сергеевича поразительным открытием: цыганочки не узнавали не только Берию, но и Сталина. Невозможно поверить, что есть в Москве человек, который не знал бы, как выглядит Сталин. Он смотрит с каждой витрины, заменяя нередко товары, с каждого газетного листа, а по большим праздникам даже с неба. Но цыганским детям он остался неведом. А что же им виделось в облаках? Воздушный змей с человечьими чертами или цыганский бог? Не менее интересным оказался разговор сестричек.

— Ты с кем хочешь спать? — спрашивала Аза.