Константин Бадигин - Кораблекрушение у острова Надежды

И вот пришел черед Степану Гурьеву рассказать, почему он оказался в гостях у Остапа Секиры.

— Почему уехал из Москвы? — спросил его атаман. — Ты ведь был дьяком, большим человеком у царя.

Степан приготовился давно к ответу. Он решил не говорить всей правды. Даже в атаманском доме было страшно вспоминать имя царевича Дмитрия. Люди Бориса Годунова могли быть и здесь, на украинных землях.

— Нажил врагов на государевой службе. Не давал воровать, вот и вся сказка. Я человек прямой, а во дворце прямых не любят.

Казаки закивали головами и больше ни о чем не стали спрашивать.

Степан Гурьев снова вспомнил царевича Дмитрия. Вспомнил Бориса Годунова, Углич. И жалко ему сделалось маленького удельного князя.

Уже совсем стемнело, когда хозяин и гости полегли спать. На чистом ночном небе появились все звезды, только, быть может, самые малые остались невидимыми. Над лесом выплыл серебряный круг луны; он медленно двигался среди звезд, поднимаясь все выше и выше.

Теплая, ласковая весенняя ночь окутала хутор Остапа Секиры. Запели первые петухи. И сразу залаяли, завыли хозяйские собаки. Раздались крепкие удары по воротам.

— Кто стучит? — сонным басом окликнул стражник.

— Во имя отца и сына и святого духа!

— Аминь!

— От гетмана Косинского до атамана Секиры.

— Сколько вас?

— Двое.

Сторож глянул в смотровое оконце:

— Сейчас скажу атаману.

Вернувшись, казак открыл ворота. Двое запыленных всадников вошли во двор, ведя на поводу потных коней. Привязав их у колоды, казаки, неловко ступая после долгой езды, пошли к дому.

Хозяин встретил их у порога полуодетый, невыспавшийся.

— Федько, ты? — присмотревшись, сказал он.

— Я, атаман. — Казак поплечистее и повыше ростом поклонился и подал гладкоструганую дощечку с нацарапанными на ней словами: «Атаману Остапу Секире. Поднимай казаков. Гетман Христофор Косинский».

Атаман Секира сразу все понял. Гетман Косинский еще в начале года вызвал к себе на Сечь атаманов, и на совете обо всем было говорено. Приказание получил не один Секира, а все казачьи атаманы на украинных землях польской короны. Через два дня все они должны собраться под Белой Церковью вместе с вооруженными казаками.

Утром, когда Степан Гурьев проснулся и вышел из дома, он долго не верил своим глазам. Пустой еще вчера вечером двор был забит вооруженными людьми. Посередине двора рядом с колодцем стоял стол, на нем — большая медная чернильница. Атаманский писарь составлял списки казаков, собравшихся по приказу гетмана. Казаки разбились на сотни, назначались сотники. Если у казака не было своего оружия, Остап Секира выдавал саблю и копье из своих запасов. Но почти все приходили вооруженными, держа коня за повод. Редко находился такой горький пьяница, что пропивал в корчме и свое оружие.

Атаманские слуги успели пригнать атаманский табун с пастбища, и все безлошадники получили коней.

Возле хутора на лесной опушке горели костры, толпился народ. Повара готовили завтрак. Вкусно пахло жареным бараньим мясом.

На опушке собрались казачьи сотни и ждали прихода атамана. Все, кто еще вчера занимался мирным трудом — сеял хлеб или варил пиво, кузнечил или делал тележные колеса, — сегодня взяли в руки оружие, оставив на попечение жен и стариков свои дома и детей.

Хутор Остапа Секиры превратился в военный лагерь.

Бесправие и несправедливость накаляли воздух на землях, присоединенных к короне. Мужики теряли терпение от тяжких поборов. Паны, охраняемые законами, вырывали у них последний кусок изо рта. Крестьян перестали считать за людей и относились к ним хуже, чем к рабочему скоту.

Народный гнев распаляли подсылаемые из Сечи казаки, переодетые бандуристами. Они распевали призывные песни, предсказывали грядущие грозные события, которые должны освободить народ от панского гнета.

И наконец час пробил. Наступало возмездие.

Белую Церковь Христофор Косинский взял почти без потерь. Ветхие деревянные стены не выдержали первого натиска, и казаки, пробив огромную брешь, потоком ринулись в крепость. Через несколько минут все было кончено. Повесив на воротах крепости самых упорных шляхтичей, гетман вошел в город.

Христофор Косинский — мелкий русский шляхтич с Полесья, испытавший на своей шкуре всю тяжесть двойного гнета: своих, русских, и польских панов. У отца Косинского за отказ принять католичество был отнят последний клочок земли, и сам он был убит. Христофор остался без всяких средств к существованию и без гроша в кармане. Он бежал в Запорожье, показал себя храбрейшим из храбрейших во многих боях с татарами, заслужил уважение казачества и был выбран гетманом всего запорожского войска. Косинский мечтал отторгнуть Русь от Польши, разрушить несправедливую панскую власть и ввести казацкое устройство, при котором все люди были бы равны и владели землей с одинаковым правом.

Гетман был высокого роста, худой, с маленькой черной бородкой. Глаза синие, холодные. Одевался он без затей. Носил лосиную куртку и черные суконные штаны. Любил бараний полушубок и теплую шапку. К богатству был равнодушен, пил редко, но мог выпить много. Несколько лет назад в бою с татарами зарубил богатого мурзу, взял его саблю. С тех пор он с ней не расставался…

Осмотрев крепость, гетман приказал весь порох и все крепостное оружие погрузить на возы и, подбоченясь, наблюдал, как казаки снимали с крепостных стен медные пушки.

— Пан гетман, — подошел войсковой писарь Иван Кречеткович, — собираться будем в доме подстаросты князя Курцевича. Дом пустой, хозяева сбежали… Вон тот, с башенкой.

Косинский, не сказав ничего в ответ, вошел в дом.

Писарь поставил у дверей стражу и поспешил вслед за гетманом.

За столом в большом кабинете белоцерковского подстаросты сидели трое и громко спорили: Григорий Лобода и Северин Наливайко, сподвижники гетмана, и брат Наливайки Дамиан, православный поп из Острога. Возле них молча сидел бородатый казак огромного роста.

Гетман присел к столу.

— Все костелы треба разрушить на всей земле украинной, — горячился поп Дамиан. — А иезуитское семя истребить. Посадить на колья.

— Всех панов-католиков, ляхов и русских долой из украинных земель. Все маетство у них отобрать и раздать селянам, — поддержал Северин Наливайко.

— А взять меня, — вступил в спор Григорий Лобода, — я бы всем панам головы срубил. Разве православный пан лучше католика? На него мужики по пять, а то и по шесть дён работают и подати платят…

— Ты прав, Григорий, — не утерпел гетман. — И ты прав, Северин. Польские паны-католики захватили Киевщину, Полесье, Волынь и Подлесье, для того чтобы истребить православную веру и нашу русскую народность, и право от короля и сената они на это имеют. А наши русские паны давно пошли по их следам. Чтобы спасти народ от закабаления и гибели, будем бить без жалости всех панов, уничтожать шляхетские права. У всех людей должно быть одно право на своей родной земле, и они должны жить свободными, а не как рабы… Мы должны помочь своему народу стать свободным.