Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой

И уж совсем вышел из себя Георгий Всеволодович, когда возле Боголюбова встретился ему на дороге обоз. Это по его приказу везли возчики пиво и мед! Позавчера во время пира он, пьяный, послал в Боголюбове за хмельными напитками — войско свое угощать перед сражением. И вот на тебе — и сражение проиграно, и войска того нет, а эти тащатся себе полегоньку, мирно беседуют о чем-то и уж конечно то, что везут, за время пути не раз попробовали. То-то выпучили глаза, когда налетел на них великий князь на неоседланном коне, без шапки, в исподней сорочке, без оружия и свиты! Он, наверное, страшен был — рассыпались возчики с дороги в разные стороны, так мелкая рыбешка спасается от подплывающей щуки. А он погнал коня дальше.

Боголюбово проскочил, не заезжая. Потом уж пожалев: надо было сделать крюк, заехать, одеться, коня сменить. Но поздно стало возвращаться — завиднелись впереди знакомые купола владимирские, отсвечивающие красным золотом заходящего солнца. И страшно потянуло домой.

Стража его не узнала — приняла за простого ратника, который привез долгожданную весть о победе. Махали руками приветственно, а потом, конечно, остолбенели, даже на колени попадать не догадались. А заметили Георгия Всеволодовича издалека, и какой-то дурак распорядился в надвратный колокол звонить — и по всему городу, конечно, стали отзываться, во всех храмах славить победу владимирского оружия. Такое получилось унижение: над всем городом веселый перезвон, а великий князь, раздетый и растрепанный, ездит на взмыленном коне вдоль стен и кричит: укрепляйте город! укрепляйте город! На стенах суматоха, беготня, вопли жалобные, плач. Никого же не осталось в городе, кроме стариков немощных, монахов, ребятишек да баб. И все на стенах сидят целый день, ждут своих родных назад с победой и добычей воинской.

Еще стыда хватил полной мерой, когда по городским улицам ехал к верхнему городу — во дворец. А дома жена, княгиня Агафья, едва увидев, заголосила, словно по мертвому. Он даже подумал, оторопело глядя на жену: а может, и вправду я уже умер? Потому что живому вынести весь этот ужас просто невозможно.

Но родные стены помогли, привели в чувство. Распорядился — у ворот стражу выставить усиленную, на ночь ворота не закрывать, всех уцелевших, что вернутся с поля сражения, — пускать. Городу понадобятся защитники! Бирючей пустить по улицам, объявлять приказ великого князя: пусть те, кто может держать оружие, вооружаются и идут на стены. И — молебен, в каждой церкви молебен о спасении города, о даровании победы над врагом.

Чтобы заснуть этой ночью, пришлось крепко выпить. А все равно полночи не спал — мучился. То себя было нестерпимо жаль, то принимался брата Ярослава тихо ненавидеть. Всю вину за то, что случилось, на него перекладывать. Это помогало слабо. Сам был во всем виноват.

Утром вскочил: собирать народ! Вече созывать, советоваться — как быть дальше. Еще можно помочь беде. Собрать военную силу. Ударить на врага.

Вече собралось — и тогда ему стало окончательно ясно, что никакой военной силы собрать не удастся. Из стариков и монахов не составишь полк.

Все же он еще пытался управлять ходом событий.

— Владимирцы! — кричал он. — Братья! Враги наши близко! Затворимся в городе, станем отбиваться!

Георгию Всеволодовичу уже доложили, что за ночь в город вернулось довольно много народу, уцелевшего в сражении. Почти все приходили раненные, и ни у кого с собой не было мало-мальски приличного оружия. И на вече никто из этих ратников не пришел.

— С кем будем отбиваться, князь? — отвечали ему из толпы, словно равному. — С кем затворимся? Наши все побиты — не знаешь ты этого? А кто прибежал — те больные да безоружные. Кому воевать? Ребятишкам малым?

Никогда еще с ним так не говорили. Какую-нибудь неделю назад не эти ли самые люди славили его? Все кончилось.

— Знаю, братья, все знаю! — Пришлось отвечать им, сдерживая гнев. — Не можете биться — ладно. Прошу только вас об одном! Не выдавайте меня! Я вам зла не делал! Не выдавайте ни князю Мстиславу, ни брату моему, князю Константину!

Толпа пошумела, погудела, потом раздалось несколько голосов с разных концов ее:

— Ладно! Не бойся, князь, — не выдадим!

— Заступимся за тебя! Константин нас послушает!

— Константина попросим!

Вот оно как. За ночь, оказывается, владимирцы успели себе нового великого князя избрать. Что ж — все правильно.

— Спасибо вам, братья! — Пришлось поклониться вечу, раз заступиться обещали. — А из города я сам выйду, как придет Константин, так ему навстречу пойду.

На этом и закончили. Разошлись: народ по домам своим — оплакивать убитых, ходить за ранеными, хоронить умерших, князь — в опустевший дворец свой, думать над горькой судьбой и ждать решения участи. И привыкать понемногу к новому положению — белки, прячущейся за веткой и трепещущей от страха.

Впрочем, он немного лукавил перед собой. Собственно жизни ничто не грозило теперь, когда избежал смерти в бою. Георгий Всеволодович прекрасно знал, что старший брат Константин не злопамятен и не жесток. Казнить его не станет. А уж про Мстислава Мстиславича и говорить нечего: он витязь славный, в битве равных себе не имеющий, но едва ли больше славы воинской известен своим добродушием и милостью к побежденным. Особенно бывает милостив, если перед ним повиниться.

Мстислав Удалой! Нынче — князь над князьями, распорядитель и устроитель народных судеб. Орел, парящий в поднебесье!

Да, он старше и опытнее Георгия, но разве умнее? Может быть только одно: какая-то сила ему помогает. И поэтому он всегда прав оказывается. Наверное — эта справедливая сила избрала его изо всех.

Много пришлось передумать Георгию, пока он, сидя во дворце, дожидался прихода союзных князей. То клялся перед самим собой, то злился на Ярослава, то на Константина, то снова на себя. Не мог разозлиться только на Мстислава Мстиславича. Чем больше о нем размышлял — тем тверже становилось печальное понимание происшедшего. В самоуверенной гордыне подняв на князя Удалого руку, отвергнув его призывы к миру и согласию, столкнувшись с ним в кровавой схватке, Георгий навсегда лишил себя — не власти и богатства, нет! они еще, может быть, придут, — лишил чего-то дорогого, к чему, оказывается, робко стремилась душа, а он и не замечал этого. Человек, живя в грехе и поддаваясь грубой жизни, все время что-то теряет, а теряя — забывает себя, прежнего. Но хранит в душе веру и надежду: все еще вспомнится! Даже самый отъявленный грешник и тот чувствует в себе эту ниточку надежды, цепляется за нее. И когда ниточка рвется, остается о ней воспоминание! Георгий понимал, что его ниточка оборвана, и не только он сам — никто на свете не вспомнит того хорошего, что было в нем раньше. Не совершится чудо, и реки крови, пролитые неправедно, из пустой прихоти, не повернутся назад, не вольются в перерубленные жилы, не оживят родных мертвецов. В светлый колодец, из которого ему бы испить воды с благодарностью, он глумливо плюнул, и этого плевка ему не забудет никто. Того Георгия, не способного на подобное кощунство, больше нет. Он стал совсем другим человеком.