Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

Да, да, пора в монахи подаваться. И заботушки поменьше, и душу спасешь, как старый хозяин любил говаривать. Пожалуй, если молодой хозяин вернется ни с чем, надо ему будет открыться, сказать про тайник.

Перед своим пострижением старый хозяин позвал Акима и дал ему тайком на сохранение горшочек с серебром да узорочьем покойной своей жены. Велел спрятать и хранить, пока не придет крайняя нужда, а коли ее не будет — перед смертью отдать молодому хозяину. Тот горшочек Аким зарыл в сараюшке, где куры. Отдать хозяину да пожаловаться на свою старческую слабость. Хотя не так уж слаб Аким, и старость пока не тяготит его, но притвориться слабым да больным холопу очень даже полезно. Отпустит его молодой хозяин, на радостях обязательно отпустит. Ведь так переживал, сокрушался об этой малой казне. Родного отца, к святой жизни приобщившегося, недобрым словом поминал! Отпустит. Вот только как они останутся без Акима? С Добрынюшкой жаль расставаться. Вон какой ладненький и смышленый, и сердечко у него доброе.

А, вот ты где, милая! Ну, сейчас мы тебя…

— Вот она, сынок, совсем рядом стоит. Видишь?

— Вижу, дедушка. Ой, поймай скорее, родненький!

Аким медленно, чтобы не спугнуть, завел тонкую петлю перед щучьей мордой и стал надевать на рыбу, стараясь не задеть плавников. Когда петля продвинулась к спинному плавнику, он сильно дернул удилище вверх. Захваченная поперек тулова, щука с шумом вылетела из воды и тяжело плюхнулась на берег.

— Вот мы ее как, Добрынюшка, — весело сказал старик.

Мальчик сидел на корточках возле щуки и разглядывал ее. Рыба не шевелилась, только безучастно дышали ее жабры. Потом она изогнулась и, подпрыгнув, снова увесисто шлепнулась.

— Ой, укусит! Береги руку, сынок! У нее вон зубы-то какие, — притворно испуганно проговорил Аким.

Добрыня отдернул руку и вскочил. С упрямым задором взглянул на Акима, засопев, набычившись, присел снова и погладил щуку по голове.

— А я не испугался! — гордо объявил он. — Тятька придет— я ему скажу, что щуки не испугался. Скоро тятька придет, а, дедушка?

— Скоро, сынок, — ответил Аким. И, чтобы отвлечь мальчишку от мыслей об отце, торопливо продолжил: — А давай-ка щуке кафтан сделаем! Ей без воды плохо, а в кафтане она у нас долго будет живая.

— А разве щука носит кафтан?

— Наденем — будет носить. — Старик достал из воды пучок зеленых водорослей и ловко обернул ими продолговатое тело рыбины. Концы водорослей заправил ей под жабры. Щука отнеслась к такому одеванию спокойно.

— Теперь лопушка надо найти. В лопушок завернем — она у пас до самого вечера проживет.

Добрыня живо разыскал лопух.

— Вот, сынок, а лопушок этот не простой. — Аким уложил щуку в суму, висящую у него через плечо. — Лопушок людей лечит. Бывает, когда кашляет кто-то сильно, так лопух варят и воду эту пьют. И все проходит. А если ноги болят или спина, то листья прикладывают.

— А пузо если болит?

— А от пуза ромашку варят. Да тебе же мамка давала пить, когда болело.

— Р-ромашка. Р-ромашка. — Добрыня снова забавлялся красивой буквой.

— А вот волчье лыко. Смотри ягоду не съешь, а то заболеешь. Да она и не сладкая. У него корень на человека сон наводит. — Аким обрадовался, что мальчонке интересно. — А вот это — папоротник, раз в году цветет, ночью, на Ивана Купалу. Нынче он уж отцвел. Если этот цветок кто-то увидит, все его желания сбудутся.

— Хочу, чтоб тятька вернулся!

Добрыня подбежал к кусту папоротника, обнял его, захватив руками стеблей сколько смог:

— Папоротник, миленький, сделай так, чтоб тятька скорей вернулся!

Аким только крякнул огорченно. Не удавалось увлечь мальчишку разговорами, чтобы он хоть на день забыл об отце. И хозяйку молодую тоже донял. Ей и самой, видно, тревога душу терзает, а тут еще сынишка целый день все спрашивает да спрашивает. То плакать примется, то за ворота бегает смотреть, не вдет ли тятька. Когда Аким предложил сводить Добрыню на Неро-озеро, она обрадовалась: своди, Акимушка, своди. Теперь, поди, еще о мальчонке начала тужить. Пора возвращаться, а то и самому неспокойно.

— Его еще, папоротник-то, к ранам гнойным да болячкам прикладывают, — сказал Аким.

Добрыня сразу отпустил растение и поглядел на свои руки.

— Пойдем другую щуку ловить? — спросил старик. — Нашей-то одной в мешке скучно.

К обеду они поймали еще двух, и лямка сумы уже ощутимо давила на плечи Акима. Добрыня вызвался нести суму сам, хотя ему было тяжело. Решили поесть, а там и домой возвращаться. Сели на лужке у большой серебристой ивы. Достали снедь, завернутую в старую холстину матерью Добрыни: крутые яйца, пучок луку и большой кусок хлеба.

Когда собирались идти и Добрыня уже упрямо потянул к себе тяжелую сумку, рядом из кустарника раздался треск, и к ним на полянку вышла лошадь.

Увидев людей, она остановилась, потом нерешительно подошла и позволила старику взять себя за уздечку, один конец которой волочился по траве. Лошадь была справная, с новеньким седлом, надетым поверх потника, и короткими, затейливо кованными стременами. Из седельной сумки высовывался изогнутый боевой лук и колчан со стрелами.

Замерев, мальчик смотрел во все глаза.

— Ты откуда такая взялась? — тихо спросил ее Аким. — Где хозяин твой?

И, поскольку лошадь ничего не ответила, обратился к Добрыне:

— Неладно что-то, сынок. На, подержи-ка ее, а я покличу, может, отзовется хозяин.

Он сунул уздечку мальчику. Добрыня взял ее осторожно и стал, держать на весу. Ему никогда еще не приходилось держать за узду большого коня.

Старик, сложив ладони воронкой, долго кричал во все стороны, но никто не откликнулся.

— Ну, тогда пойдем и ее с собой возьмем, — сказал он. Зашевелилась смутная, нехорошая догадка, Аким с трудом отогнал ее от себя. — Садись-ка в седло! Давай подсажу.

Добрыня был так взволнован сказочным событием, что не говорил ни слова. Необычно было сидеть на настоящем коне, вдыхая его теплый сладкий запах и вцепившись в луку седла — никогда бы не слезал!

Аким повел лошадь вдоль речки, чтобы снова выйти к озеру. До озера еще оставалось порядочно, как вдали послышался слабый, но частый колокольный звон. Так звонят при пожаре. Аль беда какая приключилась?

От озера было видно, как по дороге, ведущей к городским воротам, тянутся разрозненные пешие ратники. На стенах возле островерхих башен мечется стража. Аким прибавил шагу, украдкой поглядывая на мальчика: понял ли он?

Добрыня, видно, тоже заметил, что в городе неспокойно, он сидел по-взрослому нахмуренный, сжав губы.

Вскоре они выбрались на дорогу. Трое усталых ратников, как раз проходивших мимо них, равнодушно смотрели на старика и мальчика. У одного из воинов грязной тряпицей была перевязана голова, он опирался на гладкую и прямую палку, бывшую, наверное, обломком копья. Аким так и сунулся к ним.