Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

Приснившийся орел был тот, да не тот, потому что вместо крыльев у него были человеческие руки, и во сне он манил Всеволода куда-то, и это казалось страшным и непонятным: как поступить? Полететь, что ли, за птицей? Он чувствовал, что если захочет, то полетит, но не на погибель ли зовет златоклювая птица? А если отказаться и прогнать орла, то не будет ли это малодушием? Тем самым малодушием, которого начисто были лишены любимые витязи из сказок. Трусость не приличествует князю, а ведь он теперь — великий князь. Вспомнив об этом, Всеволод проснулся.

За окном едва-едва начинало рассветать. Марии не было рядом. Еще с вечера она удалилась на свою половину, плачущая, потому что знала: под утро за дверью послышатся тяжелые шаги, затем раздастся осторожный, но настойчивый стук в дверь, и низкий, густой голос воеводы Сбыслава скажет, что войско готово, все на ногах и на конях и пора выступать. Мария не хотела слышать этого. Да Всеволод и сам не хотел, что поделаешь?

— Прокша! — позвал он. Мальчишка не отзывался, и Всеволод, стараясь рассердиться, позвал громче: — Прокша, аспид! [7] Аспид — ядовитая змея; здесь; злой лукавый человек. Спишь, что ли?

Ответа все не было. Босой, в длинной рубахе, поеживаясь со сна, Всеволод подошел к двери, толкнул ее. Мальчишка-слуга, уже вскочив с лавки, на которой спал, преданно смотрел в глаза молодому князю.

— Чего уставился? А ну, живей — умываться, одеваться! Живо у меня!

Прокша, дворянский сын, с такой истовостью кидался исполнять приказания, что Всеволода это неизменно веселило. Вот и сейчас раздражение ушло, и захотелось сказать парнишке что-нибудь строго-шутливое, как обычно. Он готов был с наигранной свирепостью заявить, что вот, мол, по твоей милости опоздаю, а войско ждать не будет. И осекся, вдруг поняв, что великому князю не подобает так шутить, потому как войско у него первое и нет уверенности в том, кто кому нужнее — князь войску или оно князю.

Умываясь, натирая зубы ароматической палочкой, как Марьюшка велела делать, и нетерпеливо помогая Прокше одевать себя, Всеволод думал, что очень многому теперь придется учиться заново и ко многому привыкать.

Юрята ждал его у крыльца, держа в поводу коней — своего и Всеволодова, словно заранее знал: не станет князь дожидаться, когда придут его будить, сам соберется. Всеволод, взглянув на Юряту, в который раз подивился: вот ведь, и годы не берут его. Был Юрята-новгородец для маленького Всеволода дядькой и пестуном, сказочником и защитником, для юноши Всеволода — учителем боевых наук и утешителем в юношеских горестях, поверенным в душевных тайнах. Таким остался и сейчас. Ни жены, ни детей своих не завел, Всеволод-княжич заменил ему семью. А поди, много красавиц вздыхало по нему, да и сейчас, наверное, любая за него пошла бы. Хоть седина в бороде Юрятиной, а стан стройный, как у девушки, плечи могучие, руки железные, взгляд ясный. Только посмотришь на него — и на душе делается легче.

— Здравствуй, княжич, — весело поздоровался Юрята, называя Всеволода так по давней привычке. И, поняв оплошность, смутился: — Прости, государь. Пора ехать, бояре ждут. И войско уж стоит.

Перед тем как помочь Всеволоду забраться в седло — это княжичу-то, который не одного коня объездил! — Юрята любовно оглядел государя. Все было ладно пригнано и хорошо сидело — и короткий, расшитый золотом походный плащ, и серебряные бляхи нагрудного панциря прилегали ровно, без перекосов, и меч в дорогих, усыпанных каменьями золотых ножнах казался в точности по руке. Подставив сведенные вроде стремени ладони под княжеский сапог, он подсадил князя в седло. Потом взлетел на коня сам и уже старался все время почтительно находиться немного позади Всеволода.

Совсем рассвело, когда выехали из главных, Золотых ворот. Великий князь ехал впереди войска в окружении своей дружины. Лица воинов не все были ему незнакомы: многие до него служили покойному брату Михаилу, но немало встречалось и новых лиц. Впрочем, Всеволод знал, что набором дружины, которая будет теперь старшей во всем войске, занимался сам Юрята, а во главе ее поставлен бывалый воин и знатный владимирский горожанин Четвертак, человек прямой и честный. Так что на дружину можно положиться.

Ополчение собралось небывалое. Казалось, половина города, взяв оружие, отправилась в поход с великим князем, а оставшаяся половина провожала войско. Тысячи людей стояли на стенах внешнего города, глядя вслед своим родным и близким. Всеволоду захотелось увидеть — может быть, напоследок — Марию, но он знал, что в числе провожавших ее не было: вчера еще распрощались, и он сам просил ее не устраивать заведенного обычаем прощального обряда с воплями и причитаниями, чтобы не бередить душу. Ему суеверно казалось, что так он вернее возвратится живым и невредимым.

Вслед за старшей дружиной в телеге везли уложенные стяги и хоругви: не до пышности, вчера на совете решено было выступать как можно скорее, чтобы успеть встать в засаду и ударить на неприятеля внезапно. Посланный вчера же утром дозорный отряд донес, что ростовское войско движется к Юрьевскому полю, сам город Юрьев минуя, и в поле-то как раз на них и ударить бы, когда начнут разворачивать походный стан. На том и порешили.

Без своих знамен ехала и боярская конница. Перед угрозой страшного врага, ненавистного всем Мстислава, бояре раскошелились и собрали добрую дружину. Юрята говорил, три тысячи конных в полной справе и с оружием. Да что бояре! Весь народ владимирский последнее готов отдать, чтобы не идти под ростовскую власть, под вероломных и алчных Ростиславичей. Помнили люди короткое да злое правление Ярополка, который с юга привел своих бояр и отроков ненасытных, отдав им город на разграбление и поругание. Никто не был спокоен ни за имущество, ни за жизнь свою. Матери боялись выпускать дочерей на улицу: разве уследишь за овечкой среди голодных волков? И ни защиты, ни справедливости. К Ярополку обращаться за правосудием даже и не стоило: сей князь настолько погряз во грехе, что даже святыню владимирскую — икону Божией Матери — у Соборной церкви отнял да зятю своему, рязанскому князю Глебу, подарил, а церковь ограбил и казну ее себе присвоил. Вот какие были времена. И видно, хочется Ростиславичам те времена вернуть. А ну, верни попробуй!

Широкая Владимирская дорога была как река в половодье — русло еле вмещало людской поток, и протянулся он, казалось, до самого края земли.

Всеволод думал: куда вынесет его эта река? В бурное ли море, где без конца придется скитаться по волнам — от одной битвы до другой, или к Желанному спокойному берегу? В свои двадцать два года он впервые обрел собственный постоянный дом, собственный мир, по которому всегда так тосковала душа его, и потерять все это казалось ему немыслимо, хуже смерти. Поэтому он постарался использовать все способы, чтобы утихомирить Мстислава. Да и способов-то таких всего два: решить дело либо миром, либо войной. О третьем способе — отказе от великокняжеского стола — Всеволод и не думал.